Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2

Портреты этих знаменитых ленинградских ученых-филологов переданы Лидией Яковлевной хотя и с оговорками, с желанием объяснить причины их падения, но все равно – безжалостно. Объясняя, что двигало ими, понимая суть их внутреннего конфликта, даже соболезнуя им, она все равно не может их оправдать. Эти люди не просто вынужденно согнулись под тяжестью режима из-за необходимости жить и работать, а эти люди искали, и обрели в результате, нечто большее.

Но для получения «большего» в ситуации советского строя необходимо было идти на моральные жертвы. И если для холодных карьеристов не существовало серьезных моральных плотин, то для менее искушенных начиналось жертвоприношение, в результате которого не многие смогли сохранить достоинство. Эпоха предлагала им настолько кабальные условия, что, один раз пойдя на сделку, они часто проигрывали жизнь.

Чем серьезнее зависимость карьеры и личных благ от потакания существующей власти, тем острее необходимость такого выбора. В 1940‐х гг. этот выбор стоял перед каждым, поскольку альтернативой согбенной страхом жизни была тюрьма; позднее крайности стали нивелироваться, но выбор оставался всегда.

После краха режима вдруг показалось, что эпоха такого выбора миновала. Но это была лишь иллюзия. Потому что каждый день нашей жизни

И все так же, не проще,
Век наш пробует нас…

Вместо заключения

Еще во время войны М. К. Азадовский писал Н. К. Гудзию: «Нужно сказать громко и ясно, – в области филологической науки мы стоим перед катастрофой, – нам грозит полный регресс»[1526]. Эти слова были пророческими как для филологии вообще, так и для ленинградской науки о литературе в частности.

Ольга Михайловна Фрейденберг записала 5 декабря 1949 г.: