Идеология и филология. Т. 3. Дело Константина Азадовского. Документальное исследование

Познакомилась с Азадовским в 1975 г. Жили в одном дворе на ул. Желябова. В ноябре 1980 г. в ресторане на банкете я познакомилась с одним человеком. Он назвался испанцем по имени Хасан. Говорил мне, что физик, учится в Ленинградском университете. В ноябре – декабре 1980 г. он несколько раз заходил ко мне на работу; других встреч у нас не было.

18 декабря он позвонил мне по телефону на работу и сказал, что уезжает, хочет попрощаться. (Утром этого дня я разговаривала с Азадовским по телефону, сказала, что, может быть, зайду к его маме.) Мы условились о встрече. Место встречи назначил он сам: в кафе на ул. Восстания. Около 6 часов вечера мы с ним встретились. Сидели недолго, где-то около получаса, так как у меня болела голова. Хасан сказал, что у него есть хорошее средство от головной боли, называется «горная трава», ее можно употребить в чай или покурить. Мы вышли из кафе, Хасан проводил меня немного по ул. Восстания, простился со мной и ушел. А я пошла домой на ул. Желябова. Шла я через проходной двор дома № 10. Заходить к матери Азадовского я передумала, шла к себе домой через проходной двор. Во дворе стояли четыре человека (трое мужчин и одна женщина), один из мужчин (вот он здесь сейчас находится в суде, его фамилия Арцибушев) подошел ко мне, показал удостоверение и попросил пройти в соседний дом, где находится опорный пункт [народной] дружины, они взяли меня под руки, я возмущалась, пыталась освободиться, и в это время у меня из сумки упали на землю перчатки, книги и пакетик, который дал мне Хасан, – все то, что лежало сверху сумки, сумка была полна вещей. Они бросились поднимать это, говоря, что же это я пытаюсь выбросить. (Впоследствии это было использовано как чуть ли не основная улика против меня.) Меня привели в дружину, первым же делом развернули пакетик, и один из сотрудников, его фамилия Матняк, сказал, что это анаша. Так я впервые услыхала, чтó было завернуто в этот маленький пакет.

Дружинница стала меня раздевать догола и обыскивать, я ничего не могла поделать, пришлось раздеться, хотя кругом стояли мужчины, но ничего обнаружено не было. Когда я оделась, меня вывели на улицу, там уже стояла наготове черная «Волга». Арцибушев сел спереди, остальные, в том числе и я, сзади. Арцибушев повернулся ко мне и сказал: «Вот и получила три года!»

Меня привезли в 27-е отделение милиции на пер. Крылова. Это было примерно в 7 часов вечера. До 11 часов вечера я сидела в камере и ждала, пока меня вызовут. В 11 часов начался допрос, следователь Замяткина опять зачем-то раздела меня, в комнате находились другие мужчины, мне незнакомые. Во время допроса Замяткина стала спрашивать меня, к кому я шла в доме 10. Кто там живет? Я ответила, что там живет Азадовский, но что заходить к нему в этот вечер я не собиралась. Допрос закончился около 12 часов.

Меня переместили в КПЗ, где я провела двое суток. Затем меня отправили в следственный изолятор. И там сразу же обрили наголо. Мне не хочется об этом говорить подробно, но именно это меня, что называется, совершенно «доконало». Не все ведь знают, что значит войти в тюрьме в женскую камеру наголо обритой. (Бреют тех, у кого вши, и женщина, обритая наголо, вызывает в камере определенное отношение…)

Когда на закрытие дела пришел адвокат Брейман, я, естественно, ухватилась за него, как утопающий хватается за соломинку. Я очень в него поверила, а он, готовя меня к суду, сказал: «Делать нечего, ты должна признать свою вину, Азадовскому все равно ничем не поможешь, дело его ведет КГБ, и его песенка спета». Брейман сказал мне, что если я признаю свою вину, то, может быть, «получу полгода и сохраню квартиру», поэтому я на суде признала свою вину. Мои показания на суде были самооговором, впрочем, в том состоянии, в котором я тогда находилась, я могла признать что угодно и подписать что угодно. Я признала себя виновной под давлением той страшной ситуации, которая вокруг меня была искусственно создана. В тот момент у меня наступило тупое безразличие к происходящему.

Я никогда не употребляла наркотиков, никакого отношения к ним не имела. Пакет у Хасана я взяла как лекарство. Меня осудили абсолютно безвинно. В деле нет ни одного факта, подтверждающего мое отношение к наркотикам…