Философия Просвещения, стимулируемая успехами естественных наук, дала новую интерпретацию «идеям», отличную от той, которую они получили в философии Платона. Древнегреческий философ полагал, что идеи являют нам подлинное, неизменное бытие, отличное от мира становления. Подлинное бытие, согласно Платону, умопостигаемо, т. е. познаваемо разумом, прошедшим трудную школу мыслительной дисциплины и философии. Французский материализм, давший импульс развитию идеологии, термином «идея» обозначал не только универсальные принципы познания и практической жизни, но и все возможные восприятия внешнего мира. И. Кант, критикуя такой уравнительный сенсуализм, призывает «…взять под защиту термин “идея” в его первоначальном значении, чтобы он не смешивался более с другими терминами, которыми, обыкновенно, без всякого разбора обозначают всевозможные виды представлений… Тому, кто привык к этому различению, невыносимо слышать, как представление красного цвета называют идеей. На самом деле это представление не есть даже notio (понятие рассудка)»[38]
.Французские идеологи не видели различия между гносеологическими статусами идей и иных форм знания (восприятия, ощущения, представления и т. д.)[39]
. Эта редукция духовного содержания познания связана с практической направленностью учения идеологов, провозглашавших равенство восприятий людей, независимо от их происхождения, образования и социального положения. И. Кант, в отличие от французских материалистов, развивавших свое учение как антагонистическую противоположность религии и метафизике, солидаризируется с Платоном и полагает, «что наша способность познания заключает в себе более высокую потребность, чем чтение явлений по складам согласно синтетическому единству в форме опыта»[40].Идеи в философии Платона не сводятся к рекомбинации чувственных восприятий вещей, отношение идей к чувственному миру выражается прямо противоположным императивом: чувственный мир существует только в силу причастности к идеям. Смысл и содержание чувственных вещей раскрывается в полной мере, когда душа, охваченная идеей, начинает двигаться в занебесную область и приобщается к жизни бессмертных богов.
С точки зрения И. Канта, универсальные идеи выполняют особую роль, отличную от наглядных перцепций, они «служат только для восхождения в ряду условий вплоть до безусловного, т. е. до принципов»[41]
. Эти идеи не могут быть непосредственно включены в методологию естественных наук, движение мысли в которых замкнуто между теоретическими формами и эмпирической реальностью. Если использовать всеобщую идею для нисхождения познания от теоретической формы к конкретным условиям, то она превращается в фикцию. Идея, теряющая свою высшую ценность и используемая в качестве средства, неизбежно порождает иллюзию, поскольку вопреки своему высшему предназначению вынуждена направлять человеческое сознание не в область божественного и бесконечного, а в область конечного и преходящего.Революционная практика, стремящаяся опираться на науку, решительно отбросила традиционные формы осмысления общественной жизни, такие как религия, теология, метафизика. В освободившемся пространстве начала формироваться новая форма духовно-практического освоения действительности, возможности которой разворачивались на волне успехов естествознания и промышленной революции. Последовательно устраняя религиозные представления из сферы познания, французские идеологи отказываются от понятия души как бессмертной субстанции, обеспечивающей единство разнообразных восприятий и личного опыта. Интегрирует многообразие чувственных восприятий индивида его
Методологические усилия идеологов не смогли вывести идеологию за пределы традиционной метафизической формы, что определило дальнейший распад этого социально-философского течения на множество исследовательских программ, имевших правовую, педагогическую, лингвистическую и политическую направленность. Однако общая установка французских идеологов на научное познание и освоение духовно-практических явлений до сих пор задает горизонт интеллектуальной и социально-политической жизни.
1.3. Иллюзорное сознание и философская рефлексия