Идеология: между метафизикой и социальным контролем

Предвосхищая идеи современного психоанализа, Э. Кондильяк исследует процесс вытеснения травмирующих психологических мотивов. Он утверждает: «Мы приписываем нашим действиям побудительные причины, которые на самом деле вовсе не вызывали этих действий, лишь потому, что хотим скрыть от себя те причины, которые в действительности их вызывают; и в момент, когда мы вовсе не пользуемся никакой свободой, мы верим в то, что мы свободны, лишь потому, что наше положение не позволяет нам ни заметить, сколь невелико участие нашего выбора в наших движениях, ни ощутить силу причин, насильственно нас побуждающих»[32].

Наша бессознательность в восприятии реальности компенсируется нашим воображением. Не зная истинных причин своих страстей, «мы воображаем такие причины, которые не имеют отношения к нашим действиям или имеют косвенное отношение»[33]. Раскованность воображения чревата появлением призраков, от которых предостерегал исследователей Ф. Бэкон и которые он пытался устранить с помощью метода, привязывающего человеческий ум к эмпирическому опыту.

Э. Кондильяк понимает: чтобы освободить человеческий ум от побочных продуктов воображения и страстей, недостаточно оставаться в пределах самого разума, необходимо выявить импульсы его развития в иных слоях душевной жизни. Для этого необходимо изменить приоритеты и рассмотреть появление человеческих идей из чувств и желаний. Французский философ подвергает критике учение Платона о познании как анамнезисе (припоминании). Для него неприемлем принцип неравенства возможностей в духовном развитии людей. Воспитание и обучение ничего не добавляют, они лишь выявляют то, что потенциально присутствует.

Переосмыслению подвергается социально-мифологическое содержание платоновского учения, согласно которому социальное положение человека зависит от познавательных способностей души, данных человеку от рождения. «Единственное преимущество, которое дается при рождении, – возражает Э. Кондильяк, – это лучше предрасположенные органы; тот, чьи органы получают более яркие и разнообразные впечатления и легко приобретают привычки, становится в соответствии с родом своих привычек поэтом, оратором, философом и т. п., в то время как другие остаются такими, какими создала их природа»[34]. Идея равенства всех людей от рождения и идея безусловного развития способностей каждого человека не могли не импонировать французским идеологам, большинство из которых были горячими сторонниками Революции и ее непосредственными участниками.

Французская идеология развертывает свое содержание в пространстве трех метафизических координат: рефлексии, ощущения и действия. В традиции сенсуализма она делает ощущение принципом организации всего человеческого мышления, которое рассматривается как модификация и комбинация первоначальных ощущений. Трактуя ощущения и восприятия как исходные элементы, идеология соединяет их с практическим опытом. Соединение исходных элементов познания и практики открывает возможность объяснить единство внутреннего (духовного) и внешнего опыта.

Полагая восприятие-жизненное действие отправной точкой познания, новое учение не может обойти проблему, которая всегда стояла перед теорией познания сенсуализма: каким образом все многообразие чувственных восприятий приводится к единству и какого типа единство делает данного индивида воспринимающим самого себя. Со времен древних греков понятием, обеспечивающим такое единство, было понятие души. Изъятие понятия души из категориального словаря идеологии означало разрыв с традиционными представлениями о простой бессмертной субстанции, которая создавала основу для всего разнообразия восприятий и опыта. Исчезновение понятия души из арсенала новой науки было неизбежным в силу непримиримости революционных устремлений ее основателей с религиозной догматикой.

Большинство философских систем XVIII века претерпели серьезные изменения, исключив понятие души из своего арсенала. Одной из крайних точек зрения в решении указанной проблемы был агностицизм Юма, который определил душу как связь восприятий; другую точку зрения представляли учения Руссо, Бюффона, Бонета, которые пытались сохранить непрерывность и субстанциональность человеческого «Я». Эти философы, отрицая идею неизменной душевной субстанции, все-таки признавали необходимость фиксирующей точки сознания, вокруг которой центрируются разнообразные психические функции личности.