Идет охота на волков…

Ожидание длилось, а проводы были недолги —
Пожелали друзья: «В добрый путь! Чтобы — всё без помех!»
И четыре страны предо мной расстелили дороги,
И четыре границы шлагбаумы подняли вверх.

Тени голых берез добровольно легли под колеса,

Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник — комар разбивался у самого носа,
Превращая стекло лобовое в картину Дали.

Сколько смелых мазков на причудливом мертвом покрове,

Сколько серых мозгов и комарьих раздавленных плевр!
Вот взорвался один, до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном завершая дорожный шедевр.

И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя,

Устремились в пробой — ну попробуй-ка останови!
И в машину ко мне постучало просительно время, —
Я впустил это время, замешенное на крови.

И сейчас же в кабину глаза из бинтов заглянули

И спросили: «Куда ты? На запад? Вертайся назад!..»
Я ответить не смог — по обшивке царапнули пули, —
Я услышал: «Ложись! Берегись! Проскочили! Бомбят!»

Этот первый налет оказался не так чтобы очень:

Схоронили кого-то, прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры — назад, на шоссе — из обочин,
Как лет тридцать спустя, на машину мою поглазеть.

И исчезло шоссе — мой единственно верный фарватер,

Только — елей стволы без обрубленных минами крон.
Бестелесный поток обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон.

Я уснул за рулем — я давно разомлел до зевоты, —

Ущипшуть себя за ухо или глаза протереть?!
В кресле рядом с собой я увидел сержанта пехоты:
«Ишь, трофейная пакость, — сказал он, — удобно сидеть!..»

Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски,

Он опять удивился: откуда такое в войну?!
«Я, браток, — говорит, — восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо! Езжай! Будет время — опять загляну…»

Он ушел на восток со своим поредевшим отрядом,

Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню.
Это время глядело единственной женщиной рядом,
И она мне сказала: «Устал! Отдохни — я сменю!»

Всё в порядке, на месте, — мы едем к границе, нас двое.

Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки, отмыли стекло лобовое, —
Мы увидели знаки, что призваны предостеречь.

Кроме редких ухабов, ничто на войну не похоже, —

Только лес — молодой, да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка полоснули морозом но коже,
Остриями — по-мирному — кверху, а не накренясь.

Здесь, на трассе прямой, мне, не знавшему пуль, показалось,

Что и я где-то здесь довоевывал невдалеке, —
Потому для меня и шоссе словно штык заострялось,
И лохмотия свастик болтались на этом штыке.