Иди и не греши

Они занялись обработкой новых книг, составлением карточек для каталога, размещением новой литературы на полках. Дима поставил библиотечное дело в монастыре на солидную основу, и, хотя фонды были еще не слишком значительные, за счет извлеченных из областного архива старинных книг библиотека достойно вошла в число известных церковных книгохранилищ. Так получилось, что перед самым разгоном монастыря здесь собрались сразу несколько церковных библиотек, и в архиве все книги были записаны на Ксенофонтову обитель. Поэтому, воспользовавшись перестроечной сумятицей, Диме с отцом Дионисием удалось извлечь все эти книги из закрытых фондов, где они пролежали нетронутые все годы советской власти, и забрать себе. Теперь у них были издания, каких не было даже в Троице-Сергиевой Лавре.

В дверь постучали, но привычного молитвенного возгласа не последовало. Дима с Леонтием переглянулись, и молодой монашек поднялся.

— Кто это балует? — проговорил он, отворяя дверь.

— Можно к вам? — послышался женский голос.

Леонтий ошарашенно отшатнулся, повернувшись к Диме с выражением немого ужаса на лице.

— Отец, тут женщина!..

— Ты что, женщин не видел никогда? — с досадой спросил Дима. — Кто там, впусти же!..

Леонтий открыл пошире дверь и что-то невнятно буркнул, глядя в сторону. В открытую дверь вошла смущенно улыбающаяся Натали Мишене, и Дима понял, отчего шарахнулся Леонтий. Теперь на ней был длинный плащ, и даже платок на голове, но при этом столько в ней было женственности, притягательности, известной доли кокетства, что монаху она действительно могла показаться наваждением.

— Я не помешала? — спросила она.

— Вы же должны были отдыхать, — напомнил Дима. — Сергей Захарович, насколько мне известно, занят именно этим.

Она рассмеялась.

— Вы ошибаетесь, — сказала она. — Сергей Захарович помчался на почту, чтобы заказать разговор с Москвой по какой-то срочной надобности. А я не чувствую себя усталой. Я помешала вам?

Леонтий сдавленно кашлянул.

— Тогда я пойду, отец, — попросил он разрешения. — Потом зайду еще…

— Спаси Господи, отец, — сказал ему Дима. — Я тебе потом обо всем подробно расскажу.

Леонтий вышел, и Натали вопросительно посмотрела на Диму.

— Он меня испугался, да?

— Конечно, — сказал Дима. — Вы чудовищно обаятельны для монастыря, Наташа. Можно мне вас так называть?

— Я сама хотела попросить об этом, — ответила она с улыбкой. — Я сяду?

— Да, разумеется, — спохватился Дима. — Вы хотели со мной о чем-то поговорить, не так ли?

— Хотела поближе с вами познакомиться, — призналась она. — Вы родом из Москвы?

Дима пожал плечами.

— Даже не могу сказать, — задумался он. — Последние лет пятнадцать я веду бродяжью жизнь, и сам уже не знаю, откуда я родом. Но в Москве я жил лет восемь, так что если у вас есть вопросы, то по мере сил смогу ответить.

— А почему вы так и не стали монахом? — спросила Натали.

— Ну, видите ли, — сказал Дима уклончиво. — Монашество, как таковое, это не обязательно постриг, строгий устав, монастырь. Первые монахи прекрасно себя чувствовали в пустыне, хотя никто из них не был специально для этого пострижен. Суть монашеской жизни в смирении.

— Значит, вы принципиальный противник пострига? — спросила с интересом Натали.

Дима покачал головой.

— Тут очень много личного, знаете ли. В общем, я должен сказать, что при нынешнем обилии монастырей у нас не так уж много настоящих монахов.

— И вы непременно хотите стать настоящим? — улыбнулась Натали.

— Иначе в этом нет смысла, — сказал Дима.

— А жизнь в миру спасти не может? — поинтересовалась Натали чуть кокетливо.

— Я скажу более, — сказал со вздохом Дима. — Самые подлинные монахи нынче живут в миру, но их никто не знает.

— Никто, никто? — спросила Натали.

Дима покачал головой.

— Один Господь, — сказал он доверительно.

— Как интересно, — задумалась Натали, качнув головой. — У вас в России все же совсем другая жизнь, вы знаете?

— У нас в России столько других жизней, — возразил Дима, — что голова кружится. Только не ошибитесь, надеясь найти здесь ответы на все вопросы.

Натали пожала плечами.

— Я не ищу ответов на вопросы, — сказала она. — Я гораздо проще, чем вы можете подумать. И устремления мои самые земные.

Дима кивнул головой.

— А как же вы оказались в нашей обители? — спросил он. — Здесь все же не так много земных интересов.

— Вы тоже не все знаете, — вздохнула Натали. — Но до тех пор, пока вы не примете постриг, я не буду вам исповедоваться, ладно?

— Как угодно, — пожал плечами Дима. — Но вы так хорошо говорите по-русски… Я думал, ваше поколение отдалилось от национальной культуры.

— Как бы не так, — усмехнулась Натали. — Мне повезло родиться в семье чрезвычайно патриотичной. Мое детство прошло в православных лагерях, где мы молились за порабощенную родину и досконально изучали ее исторические достижения. Когда я вышла замуж за араба, папа едва меня не проклял.

— Вы замужем за арабом? — чуть удивился Дима.

— Уже нет, — усмехнулась она. — Но я оставила фамилию мужа, может, даже из соображений принципиальных. Знаете, мы все так много ждали от возрождения России…

— И вы тоже ждали? — спросил Дима.