Иди и не греши

— Слышали, что творится? — спросил Дима доверительным тоном.

— Мне слухи слушать некогда, — буркнул Флавиан. — О душе думать надо…

— Человека убили, — сказал Дима, уверенный в том, что архимандрит знает об этом событии достаточно.

— Покой, Господи, его душу, — перекрестился Флавиан, и послушник Михаил немедленно перекрестился тоже. — И что?

— Выходит так, — сказал Дима, понижая тон, — что человек этот за нашими монетами сюда приезжал.

Лицо Флавиана обрело высшую степень аскетической строгости.

— Какие еще монеты, — произнес он почти брезгливо. — Не знаю я ни про какие монеты… Что еще за монеты, а?

— Вот и я говорю, — поддержал его Дима. — Что еще за монеты? А следователь все интересовался, кто ему может какую информацию дать…

— Нет у меня для него никакой информации, — заявил решительно Флавиан, явно нервничая. — И ты там тоже ничего такого не придумывай, понял?

— Что же мне придумывать? — пожал плечами Дима. — Мне придумывать нечего. Спаси вас, Господи, батюшка. Простите за беспокойство.

— Бог простит, — буркнул Флавиан и удалился, сопровождаемый послушником.

Было ясно, что архимандрит перепугался, это Дима отметил даже с каким-то внутренним удовлетворением. Если перепугался, значит, знает гораздо больше, чем сказал. Значит, его еще можно раскрутить на некоторые полезные сведения, если правильно надавить.

Он вернулся в храм, где уже заканчивалась вечерняя служба, вместе с чредой монахов подошел приложиться к иконам, после чего отправился в трапезную на ужин. Совместной молитвой день закончился, и братия расходилась по кельям. Диму в коридоре поймал эконом отец Никон, снова оказавшийся на вечерней трапезе.

— Димитрий, — остановил он Диму. — Ты завтра намерен в школу идти, к детям?

Дима на мгновение замешкался, в суете последних событий он позабыл о своей учительской миссии.

— Да, конечно, — сказал он.

Никон тоже вел в школе какие-то предметы и по сану был своего рода монастырским завучем: распределял уроки, следил за посещаемостью, интересовался успеваемостью и вел контакты с дирекцией.

— Мне доложили, что ты детям что-то такое про Атлантиду втолковываешь, — заметил он еще. — Что это еще за Атлантида, а? Ты где про нее прочитал?

— У Платона, — ответил Дима.

— Платон к почитаемым отцам не относится, — сказал Никон. — Хорошо бы воздержаться от знаний суетных и спорных. Дети так восприимчивы…

— Я учту, — кивнул Дима, не желая с ним спорить. — Еще что?

— Больше ничего, — сказал Никон. — Не опаздывай с утра.

Он собрался уходить, но Дима окликнул его:

— Отец-эконом!.. Ты не знаешь, чего это к нам владыка собрался?

Тот надменно дернул плечом.

— Он мне не докладывается.

— Я понимаю, — кивнул Дима. — Я подумал, может, тебе отец Фотий докладывается? Говорят, у вас с ним особые отношения.

— Наши с ним отношения никого не касаются, — произнес Никон сухо.

— Если бы так, — вздохнул Дима. — По-моему, они нас всех касаются непосредственно. Вы уж там полегче.

Никон не ответил и ушел.

У самой кельи Диму поджидал послушник Михаил, юноша смиренный и кроткий. Несмотря на свою близость к отцу Флавиану, он никогда прямо не выступал против библиотеки и библиотекаря, потому и Дима относился к нему с уважением.

— Ты почто пришел еси? — спросил его Дима фразой из чинопоследования пострижения в иноки.

— Отец Зосима велел напомнить, — тихо произнес Михаил, потупя взор, — что тебе нынче с полуночи псалтырь читать.

— Он, что, приехал — отец Зосима? — спросил Дима.

— Да, приехал, — проговорил Михаил и поклонился Диме. — Прости, отец, я пойду уж.

— Ступай, чадо, — сказал ему Дима со вздохом.

Монахом он не был, но молитвенное правило по благословению отца Феодосия соблюдал неукоснительно, во всяком случае в то время, пока проживал в монастыре. Вот и теперь в те полтора часа, что оставались до полуночи, он успел прочесть положенные каноны, да еще из Евангелия три главы. Когда ближе к полуночи он шел по монастырскому двору к церкви Ксенофонта Мокшанского, небольшой церквушке в башне у ворот, то благость тихой осенней ночи показалась ему насыщенной братской молитвой.

Монах Агафангел, монастырский истопник, читал псалтырь до полуночи, и он дождался Диму, чтобы растолковать ему, что и как. Диме и до того доводилось читать неусыпающую псалтырь, но он смиренно выслушал указания Агафангела, поклонившись ему на прощание. Конечно, до того уже дошла весть о предстоящем рукоположении, и он уже почти ощущал на себе благодать священного сана, от того и в тоне его появились учительские интонации.