Иди и не греши

Я не могу сказать, что вопроса, как мне поступить с этими фотографиями, передо мной не возникало. Вопрос возник, и мне стоило немалых сил решить его. Фотографии были исполнены со вкусом, в них присутствовал живописный талант фотографа, и при очевидной узнаваемости главной героини все они производили самое глубокое впечатление. Но я преодолел соблазн, отправился на кухню и стал жечь фотографии вместе с конвертом на газовой плите. Когда сгорала фотография с жуткой улыбкой Марины в камеру, мне показалось, что в ее патологическом азарте появилась нотка разочарования. Это понудило меня оставить в целости последнее фото, где она особенно страстно раскрыла рот, извиваясь кошкой под своим любовником. У меня в голове родилась интересная мысль.

Кухня наполнилась гарью, и мне пришлось открыть форточку, чтобы проветрить помещение.

13

Заснул я не скоро и ночь провел беспокойную, но с утра снова был в церкви на литургии и смиренно выслушал проповедь все того же отца Георгия, на этот раз направленную против сектантов. Тут его слова не вызвали во мне протеста, и, подходя к кресту, я успел ему заметить, что восхищен ясностью его взглядов. Он смущенно отвечал:

— Это я книжку прочитал только что… Если хотите, могу и вам дать почитать, Павел Николаевич.

Я пообещал подойти за книгой отдельно. Мне было достаточно того, что меня лично он из массы анафематствованных работников телевидения выделял, как достойного прихожанина, имеющего полное право получить от него полезную для души книгу.

— Здравствуйте, Павел Николаевич! — услышал я, выходя из храма.

Там, у самого выхода, стояла Света в куртке, джинсах и с длинным шарфом на шее, концы которого свисали до пояса. Поскольку воскресное утро выдалось морозным, я не мог ей не посочувствовать, потому что она явно замерзла.

— Кого-нибудь ждешь? — спросил я.

— Ага, — сказала она. — Вас.

— Меня? — удивился я. — И давно?

— Уже с полчаса, — ответила она, шмыгнув красным носом.

— А чего внутрь не зашла? — удивился я.

— Я хотела, — сказала она. — Но там какой-то сердитый дядька меня не впустил. Говорит, платка на голове нет, и в штанах.

— Это недоразумение, — сказал я, попытавшись тем защитить репутацию церкви. — Поехали ко мне, я тебя согрею чаем. Я тут неподалеку, на троллейбусе три остановки.

— Я знаю, — сказала Света.

Про свою «Тойоту» она сообщила, что машину забрала для своих нужд Марина, но для каких нужд, уточнять не стала. Ее состояние внушило мне самые серьезные опасения, и, выйдя неподалеку от своего дома, я купил еще бутылку водки.

— У тебя ко мне дело, что ли? — спросил я, когда мы поднимались по лестнице.

— Просто поболтать хотела, — сказала она. — Про Марину.

— Про Марину? — удивился я. — А что с ней, с Мариной.

— Я расскажу, — пообещала она.

Дома я для начала дал ей растворимый аспирин, потом заставил прогреть ноги в ванной, и после этого предложил надеть валенки, чтобы разделить со мной трапезу на кухне. Трапеза была небогатая, макароны с тушенкой да сыр, но наличие водки на столе красило ее.

Света еще покашливала, но уже чувствовала себя лучше.

— Вот, — смеялась она, — пришла в гости, называется…

— За здоровье, — сказал я, подняв стопку.

Мы выпили и принялись кушать. Я подумал, что угощение молодых женщин на кухне становится для меня привычкой.

— Так что там случилось с нашей звездой? — спросил я, полагая, что атмосфера для доверительной беседы уже создана.

— Я беспокоюсь за нее, Павел Николаевич, — сказала Света.

— А в чем дело?

— Она прогнала Владика.

— Насколько мне известно, — сказал я, — он не прошел испытания?

Света покраснела.

— Она вам уже рассказала, да? Это все было вовсе не так…

— Но повод ведь был? — спросил я.

— Они уже давно не вместе, — сказала Света. — Но дело не в этом… Вы бы видели, как она это сделала!..

— Как? — спросил я.

— Очень жестоко, — вздохнула Света. — Он не заслужил такого отношения.

Я пожал плечами.

— Света, дорогая, ты же не думаешь, что я буду вмешиваться в ее отношения с любовниками?

— Он уже не ее любовник, — заявила Света. — Это она меня хотела оскорбить, понимаете?

— Но в ваши отношения я тоже не имею права вмешиваться, — сказал я.

— С ней что-то не в порядке, — сказала Света. — Я подозреваю, у нее снова начинается депрессия.

— Снова? — переспросил я.

— Да, у нее уже бывали такие находы. Она даже лечилась как-то. Это МДП, статейная болезнь, понимаете?

— Она снова должна лечиться? — спросил я.

Это сулило во всяком случае срыв ее участия в нашей передаче, что не могло меня радовать. Кроме соображений прагматических, были, конечно, и чувства сугубо христианские.

— Понимаете, — сказала Света, — ей этого сейчас нельзя делать.

— Почему?

— Она начала процесс по передаче опеки над Мишей ей, как матери. Если кто-то узнает, что она больная, ей ничего не светит.

— Она мне ничего не говорила об этом, — отметил я.

— Конечно, ведь она страшно суеверная, — ухмыльнулась Света. — Она думает, что если никому не проговорится, то все пойдет, как надо.

Я налил еще по стопке и спросил:

— И что ты, собственно, от меня хочешь?

Она вздохнула.

— Поговорите с нею.