Иди и не греши

— В том-то и дело, что я жена, — вдруг заплакала она. — А вы опять его вовлекаете в связь с этой… с этой тварью! — выкрикнула она гневно и зарыдала.

Глушко посмотрел на меня с укором и покачал головой.

— Максим Иванович, это недоразумение, — сказал я. — Мы сейчас разберемся.

Я налил из графина стакан воды, подал рыдающей Трофимовой, и она жадно его выпила, едва не захлебнувшись. Прокашлялась и проговорила сдавленно:

— Спасибо.

— На здоровье, — сказал я. — Объясните, пожалуйста, каким образом я способствую распаду вашей семьи?

Она судорожно вздохнула.

— Вы меня обманули, — сказала она. — Вы не будете снимать в их поликлинике никакого детектива.

— Это не я обманул, — сказал я, вспомнив ту ситуацию. — Это придумал ваш муж, вероятно, чтобы не волновать вас. Мы же собираем материал по творческой биографии Марины Рокши, а ваш муж…

— Вот, вот, — закивала она головой. — А вы знаете, что от одного упоминания ее имени он весь трясется, а?.. Что когда ее по телевизору показывают, я выключаю телевизор, потому что он каменеет сразу?..

Я выдержал паузу, чтобы оценить сказанное, и мне даже показалось, что реакции ее мужа чрезвычайно полярны. Я ответил:

— Простите. Я этого не знал.

— А что он после разговора с вами домой не пришел, знаете, — снова начала она плакать. — Опять казенного спирту напился, свалился в дежурке, всю ночь проспал…

— Это просто ужас какой-то, — сказал я.

— Это вам материалы по творчеству, — всхлипывала она, — а для нас это раны кровавые!.. Знали бы вы, сколько она его изводила!..

— Она его изводила? — удивленно переспросил я.

— А то что же!.. — воскликнула она, всхлипывая. — Ей скучно сделается, она свистнет, и Дима тут как тут. А потом ей опять заскучается, она его и прогонит… А вы и не знаете, да?..

— Не знаю, — сказал я искренне. — Понятия не имею. Вы успокойтесь, и расскажите нам все. В конце концов мы в городской культуре люди не последние, может, сможем остановить безобразие.

Я лгал самым подлым способом, потому что остановить безобразие мы не имели никаких возможностей. Но я, во-первых, хотел прояснить эту ситуацию, а во-вторых, хотел дать женщине выговориться и тем успокоить ее.

Она выдула еще стакан воды, перевела дыхание и заговорила.

— Она ведь ему всем обязана, вы знаете? Он в школе в ансамбле играл, а она в младших классах училась. Так он ее к матери своей водил, та музыкантшей была, девочке голос ставила, чтоб она у них в ансамбле пела. Потом Дима в институт пошел, там у них снова ансамбль собрался, так он ее еще школьницей уже солисткой у себя сделал. Бился с нею, учил ее. Она у них дома и грамоте музыкальной научилась, и на пианино играть. А потом, когда на фестиваль отбирать стали, так она к другому ушла, чтобы по конкурсу пройти. Вы понимаете, какое это было свинство?..

Пока она не сообщила ничего нового, разве только то, что предыстория отношений Димы Трофимова и Марины не исчерпывалась коротким отрезком перед конкурсом.

— Он имел какое-нибудь отношение к рождению ребенка? — спросил я прямо.

Она глянула на меня испуганно, даже Глушко встрепенулся.

— Он считает, что это его ребенок, — сказала Трофимова тихо. — Но мне кажется, что это неправда. Это он сам себя убедил, когда узнал, что она ребенка ждет. Там другой был папаша.

— Он пытался установить свое отцовство? — спросил я.

— Конечно, когда она родила. Но она прогнала его.

— Вам не кажется, что если бы он действительно был отцом, то она не стала бы его прогонять?

— Конечно, — сказала она. — Я всегда была уверена, что она врет.

— Врет? — не понял я.

— Это когда она ему потом сказала, что это его ребенок.

— Она так говорила? — воскликнул я удивленно.

— Это давно было, — вздохнула Трофимова. — Лет шесть назад. Стала она его привораживать, сил нет. Я сама видела, как Дима плакал.

— Плакал?

— Извела она его, — сказала Трофимова. — Я как раз на сносях была, Настеньку ждала, а она над ним издевалась. Как я только все это выдержала.

— Чем это кончилось? — спросил я.

— Замуж она вышла, — сказала Трофимова. — За иностранца. Долго ее потом не было, а потом опять началось. И ведь всегда так, только Дима чуть успокоится, она его и дергает!..

— Скажите, пожалуйста, — поинтересовался я. — Каким образом она его дергает?

— Дергает, и все, — буркнула Трофимова. — То на работу позвонит, приехать заставит, то открытку пришлет.

— У вас сохранились эти открытки? — спросил я, невольно играя уже Пашу-детектива.

— Разве он покажет? — раздраженно сказала жена. — Но я уже сердцем чую, когда она его дергать начинает.

— И что же, — спросил я. — Когда она его в последний раз дернула?

Она нахмурилась, подумала, подняла голову и сказала:

— А вот, в прошлый вторник.

Пришло время нахмуриться и мне. Я начинал припоминать, когда состоялось похищение Миши Филатова. Оно состоялось в прошлую среду.

— У вас есть машина? — спросил я.

— Откуда, — фыркнула она. — Правда, Дима у папаши моего берет иногда, пользуется. Тот ему доверенность справил.

— Что за машина у вашего папаши?

— «Жигуль», пятерка. Старенький уже, лет десять ему.

Я сдержанно кивнул.