Иди и возвращайся

— А вы… — старичок смотрит на Никитина, и я понимаю, что он даже не знает его имени, — будете рекомендовать кого-то еще?

— Нет, только Нину. Остальные не так хорошо подготовлены, думаю, что им лучше идти в общем потоке абитуриентов. — Никитин говорит заученно, потому что ведет в академии кроме наших подготовительные курсы.

Я долго сомневалась, нужно ли мне продолжать художественное образование. Папа отвечал свое вечное «решай сама». Болтаясь одна или с близнецами по выставкам и музеям, я часто впадала в отчаяние — мне казалось, что мои работы совсем никуда не годятся. Но Никитин считал, что я подаю большие надежды, и даже однажды сказал это папе, который зашел забрать меня после занятий. Папа пропустил его слова мимо ушей.

Курсы, на которые мы когда-то записались, должны были закончиться через год. Но потом родители попросили продолжения, и специально для нас сделали еще один годовой курс, потом еще. Теперь я понимала, что курсы стоили немало и академия с удовольствием их продлевала. Никитин был рад, что мы продолжаем у него учиться. Начав с общих занятий, мы углубились в академический рисунок, живопись, печатную графику. Историю искусств, которая должна была входить в программу художественной школы, нам заменяли бесконечные истории Никитина, которые он рассказывал нам во время этюдов и на рисовании с натуры. Истории не имели никакой системы и отложились у меня в голове хаотично, с перепутанными именами и датами. Однажды я пересказала одну из них дома у близнецов и была высмеяна их матерью, имевшей художественное образование.

— Кто тебе рассказал эту чушь? — хохотала она.

С тех пор я не пересказывала байки Никитина.

Профессора просматривают рисунки, неслышно переговариваясь. Задают простые вопросы по теории, я отвечаю. Николай Сергеевич присел на соседний стол и сжал руки перед собой. Он не смотрит ни на меня, ни на комиссию.

И тут я понимаю, что все это зря. Лица членов комиссии не выражают никаких эмоций. Моя графика — всего лишь обычные рисунки обычной ученицы художественной школы. А Никитин — всего лишь преподаватель внеклассных занятий. Мы всего лишь недообразованные мечтатели, которые воображают себя художниками. Мы не так хороши, как привыкли о себе думать.

Но было и еще кое-что. Что не давало мне покоя с самого утра.

— Нина! — позвала меня мама.

Я замерла на светофоре, обернулась.

— Нина, подожди меня!

Я только вышла из дома, повернула за угол на перекрестке и услышала, как меня зовет мама. Ее голос раздавался из-за угла. И опять резь в животе, и черные цветы, розы на этот раз, вспыхивают и гаснут, мешая видеть. Шаг, другой, обратно. Из переулка, едва не сбив меня, вылетела девчонка лет трех: оранжевый самокат, красная куртка, стоящая торчком шапка.

— Нина, стой!

Следом выбежала молодая женщина, догнала девчонку, схватила за капюшон.

— Сколько раз говорить, жди меня перед светофором, — выговаривала она дочери. — Поняла?

— Да! — крикнула Нина и рванула по зебре, едва загорелся зеленый.

Держась за живот, я перешла вслед за ними и смотрела, как они поднялись в Парадный квартал.

«Нина, стой!» — звучал в голове мамин голос.

— Знаете, я, пожалуй, пойду, — сказала я, перебив очередной вопрос старика-профессора.

Комиссия и Никитин, как по команде, удивленно подняли головы.

— Какие у вас планы на дальнейшее обучение? Рисунки в целом неплохие.

Неплохие рисунки — как гвоздь в сердце.

— Никаких планов у меня нет.

Никитин смотрел на меня. Я виновато моргнула в ответ на его взгляд. Встала, взяла сумку и вышла из аудитории.

— Ну что там? — подлетели ко мне друзья по курсам. Все принаряженные: девочки в платьях, мальчишки в костюмах, — тщательно причесанные, взволнованные, руки почищены от краски и графитовой пыли. Ученики художественных курсов, вообразившие себя гениями.

— Задают простые вопросы, смотрят работы. Предлагают учиться дальше.

Всеобщий облегченный вздох.

Из аудитории выглянул Никитин, позвал:

— Глеб!

Глеб быстрым жестом пригладил волосы и шагнул к двери. Стараясь не смотреть на Никитина, я развернулась и пошла к выходу. Он нагнал меня в холле.

— Нина, стой!

— Да, Николай Сергеевич?

— Надеюсь, ты это не серьезно?

— Не знаю, — честно прошептала я, глядя ему в глаза.

— У тебя какие-то проблемы? В семье?

Впервые за все время я захотела рассказать комуто взрослому про маму, про сообщения, про то, откуда на самом деле берутся чудовища на рисунках, но, глотая слезы, поняла, что не смогу. И отрицательно покачала головой. Но Никитин, кажется, все понял.

— Комиссия — только промежуточный этап. Ты всегда можешь вернуться, — сказал он, когда я уже развернулась, чтобы уйти.

В его словах была сила. Была надежда, что станет лучше. Что всё закончится не так страшно, как я предполагала. Но, выйдя из академии, я увидела, что небо снова затянуло чернотой.

Глава 18, в которой Нина с Мирой проникают в НИИ, и что из этого выходит