Иди ко мне…

— Что надо, господин Исаев? — В приоткрытую щёлку был виден только силуэт человека-скалы, в коридоре царил полумрак.

— Лиза, пожалуйста, надо поговорить. Ты сама всегда говорила, что …

— Я много чего говорила. А разговаривать со мной ты сам не стал. Сейчас не время, девчонки спят, и я очень устала. Спокойной ночи, Михаил Михай…

Он с силой дёрнул дверь, моя рука улетела вслед за ней. От нервного перенапряжения я вцепилась в ручку намертво, за что сейчас и пострадала.

— Да что ты делаешь? Сбрендил, Исаев? — Я схватилась за кисть, другой рукой пытаясь перекрыть вход.

Он заграбастал меня, ногой закрыл дверь и внёс в номер.

— Тихо, не ори!

Это я ору. Он мне вышиб сустав, и я ещё ору. От бессилия, вися на руках боксёра, я чуть не разрыдалась. Мишка, став моим мужем, никогда не показывал свою удаль молодецкую на мне, даже в мелочах. Он боялся меня «повредить». Тысячу раз извинялся за новогоднюю ночь на дороге… А тут! Что делать? И что дальше?

— Я не хочу, чтобы весь отель стал свидетелем наших раз…, недопониманий. — Заменив слово «разборки» на более мягкое, с его точки зрения, он раздул из искры пламя.

— Сейчас же поставь меня, истукан! Я тебя не приглашала! Ты выполнил на сегодня список добрых дел, иди, составляй на завтра. Дислокацию вам придётся сменить, вы сегодня здорово прокололись, дон Хуан Исаевский!

— У нас с Алиной ничего не было. Клянусь здоровьем своих детей.

— Не смей! У нас, видимо, разное понятие про «ничего не было». Детей не трогай и вали. Ты меня так и не понял, Исаев, не узнал, не прочувствовал. Ничего не говори, тебе с Сергеевой явно комфортнее, чем со мной: можно промолчать всю жизнь, благосклонно принимая её ласки. Ты об этом мечтал? Всё, уйди, я устала, как стая собак. Да и болит у меня всё, и внутри, и внешне. Господи, о чём я?!

Из последних сил, изображая храбрую портняжку, я пошла на него, подталкивая к двери грудью, самой приличной частью своего тела, в плане размеров. Мишка стал отступать, ну не драться же с матерью своих детей. Уже около выхода он вытащил пакетик.

— Это от синяков. До завтра.

Какая забота!? Но помогло, отёк и боль к утру уменьшились. Как раз, когда я уже смежила свои глазоньки.

Я люблю этого замечательного мужика! У него столько достоинств, он — настоящий, такого больше нет! Я разделяю его жизненную позицию целиком и полностью. Последнее время мы вообще жили душа в душу. Может, ему стало скучно? И чем же так развеселила занудная психованная моего мужа? Видимо тем, чего нет во мне. А чего нет во мне? Так я закопаюсь по самые гланды… Пол ночи пролетели… Пора Нобелевскую защищать на предмет «Закатывание себя, любимой, за плинтусом. Тридцать три способа». Единственное, что немного грело, это сознание того, что мне не в чем себя упрекнуть. Ну, не в чем! Переделываться я не буду, тем более, подстраиваться. Как говорил мой дед: «Полюбите меня грязненького, чистенького меня и так любят». Ведь быть всё время чистеньким — нереально. И непогода, и грязь, и не всегда положительные эмоции покажут тебя таким, какой ты есть. Это элементарно.

Дай бог нам мудрой тишины,

Закрой нам рты. Отверзи уши.

Из слов — лишь дай слова Любви,

Чтоб пробуждались наши Души.

Роберт Рождественский

— Ты любишь её? — Я выдавила из себя эти три слова, как будто на каждом было по пуду веса, ведь ответ определял мою дальнейшую жизнь.

— Кого?

Я вытаращила на него глаза. Мы стояли перед детской площадкой, как образцово-показательные родители. Весёлые дети резвились после завтрака, а их мама-папа обсуждали перспективы дальнейшего воспитания.

— Послушай, Исаев! Делать вид, что ничего не произошло, нет никакого смысла. И что ты относишься к этой… ну, не знаю, интрижке, связи, как к чему-то обыкновенному, ну было и было… — Каждое слово вываливалось тяжко, напряжение росло, заволакивая мозги чем-то вязким, не давая им трезво и правдиво оценивать ситуацию. — Я задала вопрос. Ответ ждать?

— Я люблю тебя. И ты это знаешь…

— Я отпущу тебя только тогда, когда буду уверена, что ты нашёл новую, лучшую долю для дальнейшей жизни, что разлюбил меня. — Я продолжала, как будто не слышала его последних слов, как будто шаг за шагом восходила на эшафот, делая себе всё больнее и больнее. — Не отрицай — с психомадамой тебе не было некомфортно, а очень даже наоборот. Я бы хотела разрулить эту ситуацию как можно быстрее. Это возможно, господин Исаев? Противно всё это…

— У нас ничего не было, Лиза. Только общение, ты же сама просила Алину помочь мне. После этих сеансов мы…

— Ой, нет, уволь! Вот что после, меня вообще не интересует. Я спрашиваю тебя последний раз, тебе хорошо с ней?

Исаев, большой, сильный, красивый мой Исаев растерялся. Это было такое унизительное зрелище, что смотреть на него я больше не могла. Он не знал, что ответить!? Паника в глазах просто верещала! Мишка сам боялся своего ответа, дрейфил боксёр. Получалось, что ответить честно у него не поворачивался язык, а обмануть он не мог, я бы сразу услышала фальшь. И куда уж дальше?