Иди ко мне…

Действительно, вечер получился замечательный. Но второй бокал вина оказался лишним. Пора домой. Встав, я оступилась и была поймана приставучим парнем. Он, обхватив за талию, потащил меня на танцпол. Оказавшись довольно сильным, зажал так, что я ничего не могла сделать, вырываясь и молотя его руками. И вдруг, мой партнёр оторвался и полетел на пол, а я, так неожиданно получившая свободу, не удержав равновесие и уже готовая прилечь с ним рядом, в последний момент очутилась в руках Мишки, а через пару секунд он тащил меня уже в наш номер, находящийся на этом же этаже. Молча. Бросил на кровать. Молча. Выключил свет и вышел. Молча. Вот куда он? Я вскочила, вылетела в коридор в туфельках на высоком каблуке, немного покачиваясь и поскальзываясь на паркетном полу. В коридоре никого не было, но работал лифт. Причём, вниз. Видимо, Исаев наладился на воздух. Кое-как дождавшись лифт обратно, я спустилась в холл и только там сообразила, что раздета. Ну и плевать! Но в холле, на крыльце и в парке его не было. Мои лодочки расползались в разные стороны, я постоянно махала руками и вскрикивала. В конце концов всё закончилось тем, к чему и шло: я свалилась, колготки треснули, обнажив содранные коленки, в пару к которым присоединились и порезанные об острый лёд ладони. Подняться не получалось, пришлось снять туфли и кое-как заползти на расчищенную дорожку. В этот момент я была даже не Снегурочкой, больше походила на смесь Снежной Королевы и Снежной бабы. А нос цвета моркови и ручки-веточки в рукавах чёрного платья дополнялись заледеневшими прядями волос, больше похожими на ведро, чем на корону королевы. Видок ещё тот. Щёлк! Кто-то сфотографировал меня и бросился в кусты. «Жен-тэль-мэн», ёшкин кот, нет, чтобы помочь даме. Какая-то возня, вопль о помощи, вылетевший ко мне под ноги телефон, в мгновенье ока погибший в неравной борьбе… Что происходит? Я попыталась спросить, но вместо этого что-то просипела и закашлялась. Боже, как холодно! А говорят, алкоголь повышает градус. Видимо, градус безмозглости.

— Лиза, ты обалдела? — Исаев уже заматывал меня в свою куртку.

— А где ты был? — Я опять сипела, страшно захотелось зареветь, взахлёб, навзрыд!

И уже в номере прорвался поток горючих слёз. Моей трагедии не было конца, Мишка опять ушёл, уже закрыв меня в комнате. И опять молча. Вернулся быстро, я и не заметила, вопя и выводя рулады моей трепещущей и испуганной души. Дальнейшее происходило тоже молча. Меня раздели, обработали ранки, растёрли водкой, её же залили в рот. И пока я кашляла, вылупив глаза, замотали в два одеяла. Посадив на ручки, стали укачивать, тихонько напевая: «Лиза, Лиза, Лизавета, ты, любовь моя в полсвета! Никому и никогда не отдам тебя, звезда…»

— А почему в полсвета, а вторая половина… кому? А? Почему в пол, я тебя спрашиваю? Пол, паркет, линолеум… не надо меня в угол ставить… — Мой язык молол сам по себе, потому как мозги завоёвывал алкоголь… — Миша, поцелуй меня.

Через секунду мои глазки смежились.

Утром Исаев поил меня какой-то жуткой жижой, а следом — вкусным апельсиновым соком. Замазывал ранки, заматывал опять в одеяло, прижимал к себе, накрыв нас ещё и пледом. И только к обеду я стала что-то соображать. Главное, не заболела. И очень хотелось есть. Не успела подумать, как в номер вкатили обед. Мишка вкатил.

— Миша, ты злишься на меня? Не разговариваешь с Лизонькой, ничего не спрашиваешь. Я же предлагала тебе уехать домой, нам с тобой неуютно вдвоём, не получается…

— Я злюсь на себя. — Он перебил меня. — Мне только с тобой хорошо, и это не обсуждается. Я люблю только тебя, Лиза! Очень-очень. Наверное, поэтому мне кажется, что я не всё делаю правильно, что ты не очень счастлива со мной. Ведь так?

— Ты дурак, Исаев! Ду-рак, ду-рак! — Истерика подкрадывалась семимильными шагами. — Кажется тебе? Да ты просто не можешь забыть свою волшебницу Алиночку. И знаешь, такие глубокие переживания наводят на мысль, что её будущий ребёнок имеет, таки, к тебе отношение? Да?

И тут услужливая память подсунула ретроспективу дня отъезда, к нам пожаловала сама госпожа мама-Исаева. И даже пила чай вместе со всеми. А потом уединилась со своим сыном. Вот откуда этот платок в его чемодане… Как всё надоело.

— Нет, я уже говорил и не собираюсь опять начинать оправдываться. И вспоминать мне некого. И дурак я, согласен. Всё — правда.

— И что? Что делать с этой правдой? — Я уже орала. — Ты будешь носиться с ней до конца жизни? И оставлять в моей душе грязные следы сомнений и переживаний? Ты ополоумел, чемпион? Даже на ринге соблюдение правила «не навредить партнёру» было железно. А в жизни, то есть со мной, можно? Но я тоже могу драться, а ну вставай. Вставай, говорю. — И приняла боксёрскую стойку. — И без поддавашек.