Иди ко Мне!

На бумаге всё гладко, а только человек противится денационализму и не хочет быть «кочевником», не помнящим своего родства. Почему? Своё объяснение этому феномену человеческого сознания дают богословы и психологи. Но вот ещё одно объяснение, данное писательницей Мэри Шелли в романе «Франкенштейн». Сюжет романа таков: молодой учёный Виктор Франкенштейн открывает тайну оживления трупов и мечтает сотворить новое человечество, одержавшее победу над смертью. Работа настолько увлекает учёного, что, покинув родных, он надолго забывает о них и даже не отвечает на письма отца и невесты, став бесчувственным к их страданиям. Наконец учёный оживляет искусственного человека, созданного из костей мертвецов, и в ужасе обнаруживает, что он сотворил чудовище. Монстр убивает его родных и угрожает истребить человечество. Погибает и сам учёный, а в предсмертной исповеди приходит к выводу: когда человек забывает о родных и близких, он сотворяет чудовище.

В литературе разных народов встречается образ опасного человека, утратившего память о своём роде и родине. Это манкурт, зомби или некий урод. А вице-губернатор Салтыков-Щедрин, более известный как писатель-сатирик, признавался в письмах, что он остерегается людей, не помнящих своего родства, и почитает за благо держаться от них подальше.

Есть тайная пуповина, связывающая человека с человечеством. И таинство данной нам Господом заповеди «чти отца твоего и матерь твою» заключается не только в том, что надо, конечно же, почитать родителей. Это ещё условие самосохранения человечества и данный нам от младенчества опыт соборности и любви. Неполнота такого опыта порой уродует жизнь. Помню, как в своё время меня поразила печальная закономерность статистики: дочери матерей-одиночек большей частью становились потом тоже матерями-одиночками, а мальчики, пережившие в детстве безотцовщину, чаще других разводились и бросали детей. Человек через свой род соединяется с человечеством, усваивая опыт ближних, как построить дом и семью, как защищать своё Отечество и как жить в мире с другими народами.

Вот, в частности, опыт нашего сибирского рода — мы всегда жили рядом с инородцами, и жили удивительно мирно. Вспоминаю своё сибирское детство и слышу голос бабушки, отчитывающей заезжего гостя:

— Турка ты, турка! Ты зачем поехал покупать корову без меня? И что теперь — дети без молока, а от коровы одна польза — навоз?

«Турка» — это по-сибирски «тюрк». Тюрки — великолепные наездники и знатоки лошадей, а вот в выборе коровы могут ошибиться. Они, наконец, легко становятся добычей тех ловких барышников, что умеют растопить сердце степняка ласковыми словами и всучить ему обманом негодную коровёнку. «Турку» надо выручать, и бабушка отправляется с ним на ярмарку, чтобы вернуть коровёнку барышнику и приискать что-нибудь получше. Возвращаются они с ярмарки с такой породистой коровой, что уже в первую дойку она даёт полтора ведра молока. «Турка» от восторга обнимает корову, а бабушка готовит ему чай по-бурятски, с молоком и маслом, продолжая отчитывать гостя за его привычку дарить мне, ещё ребёнку, серебряные украшения — «на свадьбу».

— Ты моей сопливке голову не морочь, — говорит ему бабушка. — Это у вас басурманский обычай — дитя ещё в люльке, а вы уже давай приданое собирать. И сколько же лет вы готовитесь к свадьбе?

— Всю жизнь, — смеётся гость.

Вспоминаю свою строгую бабушку и понимаю, что понятия нового мышления — политкорректность и толерантность — неприложимы к ней. Политкорректность — это по-русски вежливость и определённая дипломатичность отношений. И бабушка была подчёркнуто вежливой с неприятными ей людьми, но могла отругать меня — «соплив- ку» — и «турку», потому что любила нас. Не потому ли так трудно приживается политкорректность у нас в России, что за дипломатией слов всё же угадывается тот холодок, когда на языке мёд, а под языком лёд?

Ещё хуже обстояло у моей родни с толерантностью. Слово «толерантность» означает «терпимость», или, говоря языком психологии, невосприимчивость человека к тому, что представляется ему неважным. Например, мать ругает ребёнка за что-то, а тому как о стенку горох. Это значит, что ребёнок толерантен к словам матери, то есть не воспринимает их. «Толерантность, — писал Честертон, — это добродетель людей, которые ни во что не верят». Но такая добродетель не в чести у православных. Более того, во времена татаро-монгольского ига воинов Золотой Орды настолько поразила огненная вера православных и их готовность принять мученичество за Христа, что был издан указ, по которому за оскорбление православного священника полагалась смертная казнь даже монголу. А вот другой закон, усвоенный мною с детства, — не смей оскорблять чужую веру, пусть она даже неприемлема для тебя. Во всяком случае, надолго запомнилось, как мама отвесила мне подзатыльник, когда я забавлялась, играя в намаз, и слегка передразнивала старика Хабибулло.

Помню, как после крещения я сказала дедушке Хабибулло:

— Деда, я теперь православная.

— Якши, хорошо, — обрадовался старик.