Иди на голос (СИ)

Да что поросята! Лейле ещё повезло — оба раза её убежище осталось необнаруженным. А вот подружку её, смешливую черноволосую Майю, северяне нашли — и учинили с ней такое, что и сказать-то язык не повернётся. А в деревне по соседству, говорят, сожгли заживо целую семью — мать и троих ребятишек — за то, что женщина не пожелала отдать последнюю козу. Козу всё равно забрали, а хозяйку с детьми втолкнули в дом, заложили дверь снаружи, да и подожгли с четырёх углов. Лейле рассказала об этом соседка, а той — ещё кто-то. Такие вот дела теперь творились, и когда всему этому конец — можно было только гадать.

Поэтому Лейла была только рада сбежать куда подальше — хоть бы и в лес, туда северяне авось не полезут. В конце концов, лес — ну что лес? Чай, не омут, не потонешь. Лес, он ведь, глядишь, и прокормит — где грибами, где ягодой, а Андрис при случае, может, и дичи добудет. Пока лето, можно жить и в землянке, а к осени они срубили бы себе какой-никакой домишко. С топором да долотом Лейла обращаться умела не хуже брата. Ничего, и в лесу прожить можно.

Они с братом шли всю ночь, а потом ещё весь день — поначалу чуть ли не ползком, перебежками, пугаясь каждого куста, но потом осмелели. За неполные сутки отдохнуть пришлось только один раз — когда на пути попался чистый холодный ручей, из которого можно было напиться и набрать воды про запас. А затем — снова в путь, по лесному бездорожью, потому что проторенных троп Андрис старательно избегал. Лейла ступала за братом след в след, ожесточённо отмахиваясь от комаров и звучно хлопая себя по голой шее. Когда обычный лесной полумрак сгустился, а вершины деревьев зазолотились, Андрис бросил свой тюк на землю и скомандовал:

— Спать!

И Лейла тут же уснула на жёсткой сырой земле — так крепко она не спала и дома возле печки. Уж на что она привычна к работе, кажется — хоть в соху пряги вместо лошади, а побегай-ка цельный день по лесу, да ещё с узлом за спиной — все ноги собьёшь да спину наломаешь. Сон обволакивал её, затягивал, как трясинная подушка на болоте, куда она, бывало, ходила за клюквой, и уже померещились родные бревенчатые стены, и мама — живая-здоровая, как будто не схоронили её ещё четыре зимы назад — сидела, улыбаясь, возле огня…

— Поднимайсь! — проревело над ухом, и Лейла почувствовала, как сильные руки хватают её, точно тряпичную куклу, и рывком тянут вверх. — Кому говорю!

Грубо оборванный сон уходил медленно, по капле, и голова у Лейлы гудела, точно литой колокол. Перед ослеплёнными огнём глазами расплывались два неверных силуэта.

— Кто такие? Чего здесь забыли? — спросил второй голос, не такой рявкающий, как первый, и вроде бы моложе.

— Мы ничего… мы на ночлег! — это уже брат. Голос хриплый со сна и дрожит, как заячий хвост. — Мы плохого не делали!

— На ночлег, говоришь, — в грубом голосе прозвучали недобрые нотки. — И с чего же тебе посередь леса ночевать охота припала?

— Мы… мы, м-мы, м-мы…

— По-моему, врёшь ты, братец, — второй заговорил с лаской, от которой волосы у Лейлы встали бы дыбом, если бы не были плотно стянуты в косу. — Разнюхать пришёл, где прячемся? Ну так плохой из тебя подглядчик вышел, голуба моя. Совсем никудышный.

— Я н-не…

— Говори толком! — прикрикнул первый! — Или не выдержу, проверю, какого цвета у тебя кишки!

От этих слов Лейла чуть не шмякнулась на землю кулём.

— Добрый человек! — пискнула она. — Погоди, не горячись, дай слово молвить!

Лейла так и не поняла, чем парень был ошарашен сильнее — тем, что его назвали добрым человеком или же тем, что вдруг заговорила баба.

— Крестьяне мы, — пользуясь повисшей тишиной, зачастила Лейла. — Тут ежели к полудню идти, за лесом река будет, а в излучине аккурат наша деревня и есть…

— Тьфу, дура! — ожил вдруг Андрис. — «Крестьяне»! Это ты всю жизнь свиней пасла, а я в городе самому князю палаты строил!

— Помолчи, — лениво приказал ему второй, тот, который помоложе. — У бабы у твоей язык получше подвешен.

— Я не баба, — разуверила их Лейла. — Ой, что говорю! Не его, то есть, баба. Сестра я ему, на пять зим моложе. Он правду говорит, он учёный, он по камню работает, по дереву тоже может. А моё дело известное — подать, принять, обстирать, ну там, скотину обиходить, за огородом приглядеть, воды принести…

— Короче! — нетерпеливо прервал её первый. Лейла поняла, что опять говорит что-то не то, и густо залилась краской.

— Простите, добрые люди, я с господами важными говорить не учёная, — скороговоркой призналась она. — Так вот, деревеньку нашу северяне…

— Пожгли, что ли?

— Нет, не пожгли пока, — мотнула головой Лейла. — Курей забрали, овец, свиней, зерно, пшеницу повытоптали, но не жгли покамест. А что нам — ждать, что ли? Ну мы, известное дело — ветром подпоясались, да и в путь.

— Ветром, говоришь… — выразительно молвил первый, поведя рукой в сторону их с Андрисом узлов.

— А, это… Ну так известное дело — хлебушка с собой прихватить надо, да сальца у меня ещё добрый шматок оставался, да соли чуть-чуть, да огурчики на крайней грядке поспели. Не им же оставлять! Да и в дороге — как без еды-то? Ты ж сам вроде воеводы, как же не понимаешь?