Иди на голос (СИ)

На жалкий призыв не откликнулось даже эхо. Лейла поползла вперёд — на четвереньках, нашаривая дорогу ощупью. Она ползла и ползла, и в тот миг, когда, по её расчётам, штольня должна была кончиться, снова упёрлась в завал. Словно в насмешку, под руку тут же попалась расколотая плошка — всё, что осталось от масляной коптилки. Всё это время она ходила по кругу!

Лейла нашарила гладкий камень и села, опершись на него спиной и вытянув ноги. Глупая всё-таки девка. Шла в шахту помереть, а как до дела дошло — засуетилась, выход искать поползла. Подожди немного, и выход сам найдётся. А пока хорошо бы уснуть.

Лейла, кажется, уже начала дремать, как вдруг до её слуха донеслись какие-то звуки. Голоса звучали неразборчиво, путано, словно из дальней дали… и в них точно было что-то знакомое. Они завывали грозно и устрашающе, кричали, запугивали, грозились схватить. Они знали её во тьме — чуяли её страх, слетались на него, как стервятники. Они глумились и хохотали, и звали её к себе — Лейла… Лейла…

Дикий, безумный ужас зверем поднялся изнутри. Он жалил тем сильнее, что бежать было некуда. Лейла вжалась в скалу и попыталась зажать руками уши — тщетно. Они были здесь, они подступали — всё ближе и ближе, и даже прошептать бесполезное «помогите…» она уже не успеет.

— Лейла!

Новый голос, звонкий и ясный, пробился сквозь завывавшую тьму.

— Лейла! — позвал он снова, громко и повелительно.

Лейла застонала от боли и бессилия. Новый морок был мучительней прочих — всех, вместе взятых. Он не пугал, не грозил гибелью. Куда изощрённей было напомнить о том, что ушло безвозвратно… и о том, кто уже не вернётся.

— Лейла! — не отставал между тем голос. — Ты слышишь меня. Идём!

Сгинь, пропади, наваждение! Неужели так надо — мучить её снова и снова, свести перед смертью с ума?

— Лейла, это и правда я. Я не морок, не сон. Ты мне веришь?

Нет, быть этого не может. Это бред, гнилой горячечный жар, нетвёрдо держащийся разум — что угодно, но только не явь. Неправда, неправда, неправда…

— Я здесь! — закричала Лейла изо всех сил, но получилось опять невнятно и едва слышно. — Здесь я! Не уходи!

Не помня себя, она рванулась вперёд и тут же рухнула, запнувшись о камень. Нет… он уйдёт… оставит её во мраке!

— Я не уйду, Лейла. Иди ко мне.

— Я не вижу тебя! Я ничего не вижу!

— Иди на голос, Лейла. Иди на голос.

Она шла на голос — там, где могла идти. Чаще приходилось ползти — обдирая ногти и колени, оскальзываясь на покрытых слизью камнях, хватая ртом спёртый пещерный воздух, тщетно вглядываясь в окружающий её кромешный мрак. Единственное, что бросало вызов бесконечной ночи — это раздающийся где-то впереди голос, на который ей надо было идти:

— … Коснись теплом крыла моей души,

Я жду чудес, я закрываю глаза.

В который раз мне сохранили жизнь,

В дороге в небо снова отказав!

Но я вижу мост над горящей рекой,

Я вижу тень твою впереди,

Я знаю, мне ещё далеко

Сквозь ночь и память, сны и дожди,

Но я успею — у меня есть крылья,

Их плохо видно под смертной пылью.

Я умею летать…

Ах, если б и правда увидеть тень впереди — хотя бы на мгновение! Вечная темнота не могла быть помехой лишь для Бродяжки, привыкшего обходиться без света. Лейла боялась, что голос вот-вот затихнет, оборвав песню на полуслове, или хуже — окажется наваждением, таким же, как прежние злые шёпоты.

А песня всё лилась — звонко и радостно, в насмешку над мраком, древним, как сам мир. Ты ничто, говорила она вязкой тьме, и та отступала, посрамлённая. Ты ничто, пока есть я. Я напомню людям, что есть в мире солнце и ясное небо, и пока я есть — есть и эта жизнь:

— …Пока птица поет, пока странник идет,

Этот мир будет жить, этот мир не умрет.

Пока цель высока, пока вера крепка,

Будет правда сильна и дорога легка.

Песни сменяли одна другую, и сколько они так шли — Лейла не знала. Она не думала об этом, пока Бродяжка не умолк. Наступившая тишина была так ужасна, что Лейла не выдержала:

— Что случилось?

— Здесь мы заночуем. Мы прошли много лиг, Лейла. Тебе надо поспать.

Лейла послушно легла, и холодный камень показался ей мягче пуховой перины. Присутствие Бродяжки придавало смелости. Девушке вспомнилось вдруг, как совсем девчонкой она боялась грома и в грозу прибегала спать к матери на полати. Сейчас казалось, что это было бесчисленное множество жизней назад.

Лейла почти заснула, как нежданно явившаяся мысль заставила её вздрогнуть.

— Ты здесь? — окликнула она в темноту.

— Да, — отозвался Бродяжка. — Не бойся, я всё время буду рядом. Спи.

— Скажи, — робко попросила Лейла, — скажи мне, пожалуйста: раз я с тобой говорю, значит, я тоже умерла?

Бродяжка негромко засмеялся во тьме, и Лейла почувствовала, как её лба коснулись губы — тёплые и несомненно живые.

— Просто спи, Лейла.

Спать — да, да, но ей очень важно спросить — прямо сейчас, без промедления, ведь этого нельзя вынести дольше единого мига…

— А Бенегар? Он тоже жив?