Иди на мой голос

– Родители ждали, что я женюсь на одной девушке. Она дочь старых друзей семьи, и мой поступок не одобрили. Они очень хотели породниться. Чтобы у нас с той девушкой родились дети. Конечно, когда я сказал, что не люблю ее, они поняли, но… сами догадываетесь. Все и так было не гладко: им не нравилось, что я ушел в науку, что я замкнулся, да многое не нравилось. Мы отдалились. Когда одна из сестер, как раз вышедшая замуж, прислала из Эдинбурга письмо и сообщила, что у нее будет сын, родители с радостью приняли приглашение в гости – без меня. Отец был свободен. Они уехали. Улетели…

Я налил ему еще виски, но он не стал пить.

– Напали с корабля, вроде бы индийцы, хотя описать детально никто не смог. Запомнили только: молодые, были отлично вооружены. Они спикировали на небольшом бриге, прямо с палубы забрали отца, грозясь, если не пойдет, убить остальных. С ним они сразу исчезли, никого не грабили. Телеграфист дал сигнал поздно. С тех пор я не видел отца. Мать на какое-то время повредилась от горя рассудком. Сейчас здорова, но не захотела возвращаться. Так и осталась с семьей сестры.

Он замолчал. Я посмотрел на его бледное лицо, лихорадочно думая, что сказать, и сказал самое банальное:

– Я верю, что он жив. Глупо похищать такие мозги, чтобы просто от них избавиться!

Ответ прозвучал очень тускло.

– А я знаю, что он жив. После похищения в Эдинбург пришла записка от неизвестного, где он говорил, что отец в безопасности. Но они не отпустят его, пока он не спроектирует для них корабль с аэродинамической железной обшивкой. Это все. Никакого торга.

– И… сколько прошло времени?

– Пять лет, мистер Эгельманн. Но это не все, что вам, наверное, нужно знать. В конверте с запиской лежала и карточка, очень похожая на недавние. С подписью S.

«Она опасный враг». Так Сальваторе сказал однажды. Сказал, а я не послушал. Но черт возьми, почему же теперь…

Кровь прилила к голове. Кулаки сжались сами; я, вскочив, треснул ими по столу и навис над токсикологом.

– Какого черта вы молчали?!

Волна гнева его нисколько не испугала. Лицо по-прежнему было каменным, он даже не шевельнулся. Голос зазвучал еще холоднее, чем раньше.

– Я не глуп, мистер Эгельманн, чтобы утаивать подобное от королевской службы разведки – расследованием занималось именно это ведомство. Они тогда не обратили должного внимания на карточку…

– Понял. – Я опустился на место. Мне стало стыдно за вспышку. – Простите. Но то, что вы молчали, когда моя цель – поймать ту женщину…

– Как видите, я рассказал.

– Но не сразу, а сейчас, когда… – я прищурился, – выпили две бутылки.

– Хотите правду? – Сальваторе закусил губу. – Я боюсь за него. Вот и все.

У меня не было отца. Вообще не было никого, за кого я мог бы беспокоиться в случае исчезновения: все окружение детства состояло из таких же голодных озлобленных мальчишек, принесенных в подолах сестрами милосердия или шлюхами. Еще была пара сравнительно сердобольных женщин, заботившихся о нас, и полдюжины контуженных солдафонов, тех, что не могли уже быть на линии фронта, но не растеряли тяги к муштре и растили в грязных бараках нас – «на убой». Они не особо надеялись, что, даже научившись стрелять, узнав основы стратегии и поняв, с какого бока подходить к лошади и летучей лодке, мы выживем. Ни к кому из них я не привязался и с огромной радостью, едва разменяв шестнадцать, ринулся на фронт. Я не тяготился одиночеством. И совсем перестал ощущать его, когда смерть стала завтракать и ужинать со мной за одним столом. Может, именно поэтому я не был «высшим классом». Но я понимал Артура.

Перегнувшись через стол, я схватил его за плечи и встряхнул.

– Послушайте, такого не случится. Мы освободим его.

– Все, кто когда-либо пытался искать его, говорили это. Но не находили никаких следов. Даже разведка.

– Я не все, Артур. И, слава Богу, я не глупее засидевшейся в кабинетах разведки.

Я качнулся из стороны в сторону, не удержав равновесия. Сальваторе качнулся на стуле вместе со мной, хмыкнул и придержал меня, в свою очередь взяв за плечи.

– Я вам верю. Пойдемте по домам. О делах лучше говорить на трезвую голову.

Дальше я помнил, что он, шатаясь, волок меня на плече и ловил кэб. Помогал подняться по лестнице, на которой я навернулся… и вот я просыпаюсь в его доме. Смотрю на портрет, где он с родителями и сестрами, мать держит руку на его плече. Артур улыбается. Вроде серьезен, а вроде… счастлив?

* * *

Что-то было не так. Да, точно: когда мы уходили накануне, Сальваторе развернул портрет к стене. Сейчас семейство – снова лицом. А ведь едва ли у токсиколога вчера нашлись силы перевесить эту махину. Особенно после того, как он тащил меня.

Я прислушался: ни шагу. Окна были закрыты, но по комнате, казалось, гулял сквозняк. Я приподнялся, оглядел полупустую комнату. У дивана стоял стол, в двух местах прожженный кислотой. Я усмехнулся. А потом взгляд упал на небольшой конверт на самом краю. На конверте была моя фамилия. Я взял его и извлек записку на тонкой дорогой бумаге. Такой же знакомой, как почерк, которым были выведены слова.