Иди на мой голос

Так или иначе, Констанц тоже из тех, кто со временем вырвался от строгой матери на свободу. Мне забавно наблюдать за ней и Моцартом на приемах: оба низкорослые, живые, подвижные, говорливые. У обоих удивительно большие детские глаза и слегка вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под париков. Оба кажутся немного неуклюжими, но танцуют так, будто отражаются друг в друге, за ними всегда наблюдают. И еще…

– Мой отец ненавидит ее. Может, потому что она, в отличие от него, любит меня таким, какой я есть, не требует большего.

– А потом?.. Ведь знаете женщин, их терпение к невзгодам не безгранично.

Моцарт улыбается, когда я предусмотрительно уточняю это.

– Потом я и сам потребую этого от себя. Она будет счастливой. Мы будем счастливыми.

Его карьера на взлете. Недавно в Вене гремело „Похищение из сераля“. Зингшпиль[35], который пришелся впору к новому повороту во вкусах императора Иосифа: последний год он снова горит национальным немецким театром, а вот к Италии охладел. Даже мне случилось поработать с немецким направлением, поставив оперу, но именно тогда я понял, что, покинув родину, хочу хранить верность ее певучему языку. Это наполняет сердце спокойствием и уверенностью, а немецким музыкантам вроде Моцарта дает шанс показать себя в родной стезе. Я рад этому. Ничто не может быть важнее, чем разнообразие и равенство.

– А что вы думаете о том, чтобы однажды создать оперу в соавторстве?

– Кажется, мы рассоримся уже на выборе языка.

– Предложим выбрать императору! Или сойдемся на французском.

– Но дальше надо будет выбирать жанр, и вот тогда…

– Друг мой, я хочу научить вас быть легкомысленным и верить в сказки.

– А я так хочу, друг мой, чтобы вы стали серьезнее.

– Моя супруга говорит, вы зануда.

– Моя супруга считает, что вы – ветреник.

– Что же оскорбительнее для уважающего себя мужчины?

Такие разговоры в тени парков, на чужих постановках и концертах, во время дружеских визитов стали уже привычными. Как и смех, в котором словно есть своя музыка».

День третий. Жертвы моды

[Томас]

Немыслимым усилием я приоткрыл глаза. Белеющий потолок с лепниной был незнакомым. Я попытался сесть, но приступ тошноты тут же заставил рухнуть обратно, на жесткую подушку – совсем не такую, как на моей съемной квартире. Неожиданно отозвалась болью еще и нога. Вчера я ударился, поднимаясь по лестнице. Секунду… по лестнице? Моя квартира на первом этаже. Где я, черт возьми?

Я осторожно повернул голову. Со стены на меня строго смотрел знакомый портрет маленького мальчика. Я выдохнул. Я вспомнил.

Вчера мы с Артуром Сальваторе, кажется, решили, что неудачу с поимкой отравителя нужно залить, и отправились в бар. Мне стоило труда уговорить токсиколога на это, но он сдался. Я попытался прикинуть, сколько мы выпили. Была ли третья бутылка премерзкого виски плодом воображения?.. И как я оказался у Артура?

Вечер и половина ночи сливались в полосу. Мы много говорили. Впрочем, скорее орали: вокруг было чертовски шумно. Черт…

Вчера