Иди сюда, парень!

Восьмого августа из местной тюрьмы бежали заключенные, в числе которых был и сосед Маира – вор-рецидивист Каха. Мы как раз выбрались из подвала девятиэтажки, куда нырнули во время обстрела, и тут белая «шестерка» завернула во двор и тормознула в сантиметре от меня, из машины вылез Каха в рваных резиновых шлепанцах на босу ногу. Поздоровавшись, он почесал впалый живот, осмотрел тачку, протер затемненное лобовое стекло и, заглянув под бампер, начал выгружаться. Я глазом не успел моргнуть, как возле машины оказались три телевизора, компьютер и меховая шуба с симпатичной шерсткой. Кроме нас с Маиром никто особого внимания на Каху не обратил, жильцы корпуса, воспользовавшись затишьем, перетаскивали из своих бесстекольных квартир в подвал матрасы, одеяла и подушки. По большому счету мне тоже было насрать на рецидивиста, но, с другой стороны, было любопытно, как такой дохляк перетащит в свою берлогу на восьмом этаже всю эту хрень. Маир молча подошел к Кахе, взял его за плечо и отвел в сторону низеньких деревянных сараев. Я не слышал, о чем они толковали там, но друг мой возвратился довольный, поигрывая пистолетом.

– Не знаю, откуда у этого козла пушки, – зашептал он мне в ухо, – но у него их шесть штук, возьми себе тоже.

Легко сказать возьми. А вдруг Каха пошлет меня куда подальше или врежет? Придется тогда застрелить его в собственном дворе. Такой ход событий мне не нравился, однако я подошел и мягко взял Каху за локоть. Тот чуть яйцо не снес от неожиданности, захлопал общипанными крыльями и закудахтал:

– В чем дело, тебе чего?

Я подмигиваю ему обоими глазами, снимаю автомат с предохранителя и умоляющим голосом прошу:

– На хер тебе столько пушек, дай и мне одну, ты же чуть не сбил меня!

Каха обчесал себя от грязных пяток до лысины на макушке и сказал:

– Хорошо, я дам тебе пистолет. Но за это ты донесешь телевизор в мою квартиру.

– Ладно.

Проклятый наркоман выбрал самый тяжелый телик, и я чуть не сдох, поднимаясь по лестнице с этой ношей, но все-таки взобрался на восьмой этаж, положил долбаный «Самсунг» возле выбитых дверей квартиры Кахи и получил от него новенький «Макаров», правда, без обоймы.

Про себя я, конечно, обрадовался предложению Маира – мне не терпелось убраться из города, где на окнах оставшихся домов ветер по-прежнему трепал полиэтилен – хлоп-хлоп, – хотя со дня окончания войны прошло больше года. Народ от всех этих войн и потрясений потихоньку сходил с ума и ударился в пьянство. Я как непьющий чувствовал себя изгоем, а тут еще мода пошла стрелять друг в друга.

У Киры сегодня был выходной, и после обеда мы поднялись в лес Чито. Ей захотелось трахнуться на лоне увядающей природы, но при виде кладбища, потеснившего лес и поле, у меня все отвисло. Черт, сколько знакомых лиц я увидел на могильных плитах! Вон с тем я работал на таможне и знал, что у него денег куры не клюют, до того бойко он обделывал свои делишки. Бывало, он и мне подкидывал тысчонку-другую. Совсем недавно я хотел пойти к нему домой и попросить деньжат, а парень уже год как сюда переселился… У меня закапали слезы, а Кира расстегнула мне ширинку и принялась за минет.

– Зря стараешься, – вздохнул я, гладя мелированные волосы Киры. – Все равно не кончу, лучше постреляем, пока светло. Хочешь?

– Хочу, – говорит она. – Только куда стрелять, по банкам?

– Ну не по могильным же плитам…

После пальбы, разгоряченные, спускаемся в парк и пробираемся в сумерках к нашему дереву возле обрыва над Лиахвой, но под плакучей ивой уже сплелась парочка, и мы осторожно отступаем к выходу. Пройдя мост, Кира опять затянула волынку:

– Я так больше не могу, мне надоел этот дурацкий парк, квартира твоего брата и пещера, в которой ты живешь со своей полоумной матерью…

– Полегче с матерью, – говорю.

– Что полегче? Мы встречаемся три года – и никакого толку.

– Тебе что, плохо со мной?

– Да при чем тут это?! Я хочу детей, собственный угол, понимаешь? Все знакомые смеются надо мной, и правильно делают… Послушай, ты уже старый и скоро никому не будешь нужен. Забыл, как на коленях умолял меня стать твоей женой? Я-то, дура, поверила! Но после этого ты замолчал и больше не хочешь жениться…

Ну и так далее. Насилу отвязался от нее, психопатки, и потащился домой, отбиваясь от собак. Звякнула эсэмэска. Я вынул телефон и обрадовался сообщению Анны: «Привет, любимый. Почему не пишешь? У тебя все в порядке? Я ужасно беспокоюсь. Приезжай скорей, покажу тебе осенний Киев. Целую».

В ответ я послал какие-то пошлые стихи, написанные моим младшим братом. Он у нас поэт. Публикуется. Лауреат какой-то премии, сейчас в Москву перебрался, учится там в Литинституте. Мне его верлибры – язык сломаешь – совсем не нравятся, но Анна от них в восторге. И познакомились мы в интернете благодаря стишкам брата, которые я бессовестно выдавал за свои.

Опять эсэмэска от Анны, никак не угомонится моя панночка: «Когда обниму тебя, любимый? Ты уже целый год обещаешь приехать и не едешь. Может, дуришь меня? Если у тебя нет денег, я вышлю. Жду ответа».