Иди сюда, парень!

– Он обещал представить наш фильм на фестивалях Америки и Канады. У нас не было денег на поездку в Канны, и Клетчинский посулил нам три тысячи баксов, но за это я должен был подписать с ним договор…

Вдруг снаружи послышался скрежет: кто-то царапал обшивку самолета, и я заметил примерзшего щекой к стеклу иллюминатора Диму.

– Клетчинский подсунул нам липовый договор! – крикнул он. – В тюрьму его, киномошенника!

– А это еще кто? – спросил Бардак.

– Друг и реактивный продюсер нашего фильма.

Дима между тем разбил стекло иллюминатора, блеванул на пассажира и уже вползал в салон, как на него налетел Клетчинский и, поколотив, вытолкнул обратно в пустоту.

Послышался голос командира:

– В страшном углу в серой ветровке и синей шляпе стоит Таме из Цхинвала. Он летит на Шестьдесят восьмой каннский кинофестиваль, чтобы представить там свой фильм. Рядом его секундант и режиссер фильма Сергей. Деньги на поездку в Канны они собрали в соцсетях посредством краудфандинга.

Покончив с Димой, Клетчинский схватил крышку гроба и начал гоняться за мной по рингу. Я спрятался за Бардака и умолял его спасти меня. Чернокожий судья кивнул: мол, не беспокойся, откинул полу пиджака и, вытащив из кобуры здоровенный кольт, метким выстрелом сшиб с плеч голову мошенника.

Самолет благополучно приземлился в Ницце. Пассажиры отстегнули ремни и повалили к выходу, а Сергей все еще снимал меня на камеру. Я думал, что снимать в самолете нельзя, и пытался сказать об этом Сергею, но он слушать ничего не желал и продолжал свое дело.

– Расскажи про фильм, – потребовал он.

– А нельзя тебя просто послать?

– Нет.

– Ну ладно. Я автор сценария короткометражного фильма «Родник», который будет показан на Шестьдесят восьмом каннском кинофестивале, куда, собственно, мы и направляемся сейчас…

– Ты рад этому?

– Конечно.

– Скажи еще несколько слов.

– М-м-м, я надеюсь встретиться с Квентином Тарантино и предложить ему свои сценарии. Думаю, он будет в восторге от них и подпишет со мной контракт. В Голливуде ведь сейчас нет хороших сценариев, а мои одобрены Арабовым, а он, сам понимаешь, величина в мировом кинематографе. Ну как, нормально?

– Хорошо, только помоги мне упаковать камеру.

С удовольствием, тем более что на борту самолета, кроме нас и экипажа, никого не осталось. Странно, что никто не вызвал полицию за противозаконную съемку. Хотя вполне возможно, что такого запрета нет вообще.

В аэропорту Ниццы мы с Сергеем забрали багаж и после небольшого совещания решили поехать в Канны на автобусе. Желание добраться до Дворца кинофестивалей на такси оказалось слишком дорогим…

Там, за облаками, я совсем замерз и надел ветровку, купленную в секонд-хенде. Очень хорошая шмотка и совершенно новая. Жалко ее прятать в рюкзак, но, пожалуй, придется, потому что сейчас май, плюс двадцать пять и пальмы. Бог ты мой, я таких роскошных еще не видел. Вот эта лохматая особенно хороша. Сергей, сними-ка меня на телефон, так чтобы пальмовая ветвь касалась мой шляпы. Спасибо, друг. А давай сделаем селфи вдвоем. Ну не хочешь как хочешь. Хорошо бы привезти домой пальмовую веточку и контракт с Тарантино! Я стянул куртку, запихнул в рюкзак и, закинув его на спину, потащился за Сергеем.

Я ковылял за ним, и вдруг мне показалось, что я иду за пандой. Он и в самом деле похож на небольшого ленивого медведя, который жил себе на дереве, но однажды спустился, поел галлюциногенных грибов и стал снимать кино. И по-английски выучился говорить. Медведи – умные животные, на мотоциклах гоняют в цирке. А этот вон полгода жил в Америке. Не по деревьям же он там лазил, в самом деле. Правда, это было лет пятнадцать назад, и все же. А я так жалею, что не зубрил в школе иностранный язык…

Мимо прошла чернокожая женщина – до чего сексуальная! Я обернулся на ходу и посмотрел ей вслед и чуть не сбил другую – эта вообще была секс-бомба. Я начал извиняться перед ней, путая русские слова с родными осетинскими. Она, конечно, ничего не поняла, но кивнула: дескать, прощаю тебя, белый ублюдок, и пошла себе дальше, перекатывая под юбкой мячи. Сергей ее тоже заметил и сказал, что французы прутся от негритянок, потому что у них попы оттопыренные. Но ничего такого я не заметил, попа как попа, просто другого, более темного цвета. Правда, теперь при виде чернокожей девушки я искал в ее округлостях оттопыренность, но потом смекнул, что у панд на все предметы свой особый выпуклый взгляд.

На остановке возле своих громадных чемоданов на колесиках стояли люди и ждали автобуса. Первые три направлялись в Монте-Карло. Затем подъехал наш, в Канны, и мы с Сергеем забрались в почти пустой салон и сели впереди, за водителем в белой рубашке. Кондиционер тут работал отчаянно, так что я снова надел куртку и, втянув голову в плечи, попытался уснуть.