Иди сюда, парень!

Гунда все записала. Надеюсь, к утру она приготовит из этого материала потрясающий рассказ. Интересно увидеть себя со стороны. Ты, например, себя представляешь этаким героем, а другой при виде тебя только руками разводит и плюется: вот болван, ну просто кретин! А я же еще глухарем притворяюсь и слышу про себя вещи не совсем приятные. Конечно, слух мой поврежден контузией, и в голове будто рой цикад поселился, но если навострить уши, то легко могу передать, о чем, например, говорят за соседним столом два блестящих прозаика Дато Турашвили и Роин Агрба. Симпатичные ребята, дай Бог им здоровья! Они все-таки успели написать за час по новелле! Это ли не талант? Черт, мне бы так наловчиться.

А я вот пытаю вопросами Гунду:

– Значит, вертолет сбили? И внутри были люди?

– Да, – кивает печально Гунда, – там было много народу, все больше женщины и дети.

Я придвинулся к ней поближе, чтоб не пропустить ни слова. Жаль, диктофона с собой не взял. Гунда, пожалуйста, не так быстро, я не успеваю за вами записывать. В школе я был двоечник, посмотрите, какой у меня ужасный почерк. Не факт, что потом разберусь в своих каракулях.

– А какой был день?

– Зимний, – ответила Гунда. – Я сидела дома в тепле и уюте и смотрела в окно на кружащиеся белые хлопья. И вдруг мне захотелось услышать, как хрустит под ногами снег, оглянуться на свои следы и снова пройтись по ним, как в детстве. Я оделась, взяла пустое ведро и вышла на улицу к водопроводной трубе. Да, забыла вам сказать, что я была беременна.

– Вы шутите?

– Да нет, какие шутки.

– А где был ваш муж? – спросил я, оглянувшись на ее супруга, Роина, который уже сидел на стуле в центре конференц-зала и читал новеллу, записанную со слов Дато Турашвили.

– На войне, где же ему быть еще? Впрочем, это неважно, просто настроение в то утро было чудесное, и под журчание струи я танцевала босиком на снегу. Вдруг какой-то мальчик в желтой лыжной шапочке кинул в меня снежком, я в него – в общем, поиграли. Такой забавный, с румяными щечками, без передних зубов, он сам решил донести ведро до дома, но по дороге расплескал всю воду и промочил ботинки. Я стала уговаривать мальчишку зайти к нам и посушить обувь, носочки, но он сказал, что вертолет улетит без него, и убежал, сорванец. А я еще посидела у окна, потом попила чаю с айвовым вареньем. Включила телевизор, села на диван послушать новости, да так и уснула. Разбудил меня муж. Он метался по комнатам и что-то искал. Я хотела его обнять и вдруг увидела его лицо. Он был такой потерянный…

Роин Агрба закончил читать свою новеллу, встал со стула и вернулся на место под аплодисменты. Гунда, зардевшись, улыбнулась мужу.

– А что потом? – спросил я Гунду.

– Он нашел свой бушлат и убежал. А вечером по телевизору показывали, как взлетает тот самый вертолет, в него попадает пылающий снаряд, он взрывается, теряет управление и, дымясь, падает. Но мне почему-то запомнился винт, как будто к его лопастям были прикреплены пулеметы и они вертелись и поливали огнем людей, набившихся в нутро вертолета… Потом еще показывали разложенные для опознания обгорелые трупы на снегу, и люди подходили к ним, плакали и не могли найти родных. А я вот узнала в маленькой черной кляксе на белом того мальчишку…

По щекам Гунды покатились слезы, больше она не могла говорить.

Я вышел из конференц-зала, поднялся на лифте к себе в номер, скинул пахнущую потом одежду и посмотрел в окно на улицу с красивыми постройками под еще зелеными, несмотря на октябрь, деревьями. Я порадовался хорошей погоде и решил надеть голубые мокасины, серые брюки и синюю в полоску льняную рубашку…

Зура вчера жаловался, что организаторы форума поселили нас в гостинице на окраине Стамбула. Но мне тут нравилось, особенно небоскребы. Люблю современную архитектуру, хотя мне и старая нравится. Я прошлепал босиком в ванную, пустил воду над раковиной, помылся и вытер тело белым накрахмаленным полотенцем. Одевшись перед большим зеркалом в прихожей, я взял сумку, проверил, все ли на месте, вышел из номера и спустился на лифте вниз со здоровенным негром с сережкой в ухе. Мы улыбнулись друг другу, потом я отвернулся к зеркалу и смотрел на себя до тех пор, пока не распахнулись двери кабины…

Я вошел в столовую и увидел наших за длинным столом возле окна. Набрав в тарелку еды, подгреб к ним и протиснулся к пустому стулу возле Зуры. Дато Турашвили напротив нахваливал айвовое варенье. Пожелав всей честной компании приятного аппетита, я принялся за еду. И вот тарелка моя опустела, в стакане с апельсиновым соком ни капли, и я, откинувшись на спинку стула, думал, чего бы еще поесть, как подошла официантка в коротенькой юбочке с кофейником в руке и предложила:

– Кафи, сэр?

– Ноу, сенкью, – ответил я.

Она улыбнулась и поспешила к другому столу, за которым громко разговаривали два араба.