Идя сквозь огонь

Ратники у городских ворот были наслышаны о подвигах лихой троицы, и во взорах стражи, обращенных к Бутурлину и его гостям, читалось немое уважение.

Миновав внешнюю стену, окружающую московские пригороды, маленький отряд поднялся на ближайший холм, откуда хорошо были видны окрестности. Здесь Дмитрию предстояло расстаться с распорядителем Княжеского Двора и выступить в путь к далекой Литве.

— Ну, вот и закончился твой отдых! — тяжко вздохнул, обращаясь к нему, Воротынский. — Без малого месяц пролетел, как один день!

— Мне хватило отдохнуть, — ответствовал Дмитрий, — жаль только, с друзьями-боярами не удалось повидаться!

— На то есть причина! — важно кивнул ему Михайло. — Приятели твои державе служат, кто где…

Усов с Булавиным — на меже с Диким Полем, где ты недавно и сам побывал. А Орешников — тот ныне в польской крепости обретается, близ ливонской границы.

Еще тогда, зимой, когда все мы гостили в Самборе, Польскому Королю пришлась по нраву Гришкина меткость в стрельбе из лука. Он, помнится, дважды умудрился стрелой предыдущую стрелу, засевшую в мишени, надвое расколоть.

Вот Ян Альбрехт и обратился к Великому Князю с просьбой: «Дай-ка мне на время сего молодца, чтобы обучил моих увальней премудростям стрельбы! А Государю не с руки было ему отказать. Сам помнишь, наша дружба тогда трещала по швам! Чуть было не поссорились с Королевством!..

Чтобы уверить Короля в миролюбии Москвы, Великий Князь повелел Гришке остаться в Самборе и исполнять то, что скажут поляки. А им угодно стало отрядить Орешникова к Ливонскому кордону.

Там он по сей день наставляет жолнежей, как разить мишень. Только вот не знаю, пойдет ли им впрок учение. Поляк, он ведь больше привык копьем таранить врага, чем управляться с луком да стрелами…

— Отчего же не пойдет? — пожал плечами Дмитрий. — Флориан, за месяц овладел сей премудростью, освоят ее и другие.

— Может, и освоят, — не стал спорить боярин, — дай лишь Бог, чтобы та наука против нас самих в грядущем не обернулась!..

Флориан, слыхавший их разговор, снисходительно усмехнулся. Вспыльчивый от природы, он все же умел держать в узде чувства и без крайней нужды не отвечал на колкости и замечания московитов.

— Что ж, пора мне с вами расставаться! — протянул со вздохом Воротынский. — Жаль, Митя, что не договорились мы с тобой о главном…

Впрочем, пути Господни неисповедимы. Может, ты еще одумаешься и вспомнишь об Аглае…

— Ну вот, опять за старое, — грустно улыбнулся Бутурлин, — мы с тобой уже толковали о том!

— Толковали… — эхом отозвался боярин. — Что ж, насильно мил не будешь. Как бы там ни было, я вновь буду рад видеть тебя на Москве!

— И тебя тоже! — обернулся он к Газде. — Скажу без утайки: удивил ты меня храбростью, степняк!

— У меня есть одна просьба, боярин, — посетила казака нежданная мысль, — скажи, сможешь ли исполнить?

— Смотря о чем попросишь, — рассудительно ответил Михайло, — сказывай, чего надо, а я уже решу, исполнять или нет…

— Приглядишь за Натальей, чтобы ее не обидели, пока меня не будет на Москве?

— Выходит, я был прав! — лукаво подмигнул ему боярин. — Полонила все-таки Анфимьевна твое сердце!

— К чему скрывать, полонила! — не стал запираться казак. — Ну так что, боярин, исполнишь мою просьбу?

— Так уж и быть, пригляжу! — широко улыбнулся Воротынский. — Не тревожься, парень! Никто не тронет твою зазнобу!

Они уже собирались разъехаться, но тут внимание Дмитрия привлекла процессия, показавшаяся вслед за ними из ворот Столицы.

На крепко сбитых повозках, запряженых коренастыми лошадьми, восседали люди, чье платье так же, как и оружие, выдавало в них чужеземцев. Во главе отряда на рослом соловом жеребце выступал воин огромного роста с развевающейся на ветру седой гривой и заплетенной в косицы бородой.

Под стать сему исполину был его привешенный к седлу двуручный меч, едва не достигавший пяткой ножен земли.

Спутники седобородого воина не уступали ему в вооружении.

Сразу было видно, что это — закаленные бойцы, успевшие побывать не в одной сече. О том свидетельствовали их шрамы на руках и лицах, а также взоры, пылающие воинственным огнем.

Но к решительности в глазах воинов примешивалось чувство, кое они тщетно пытались скрыть от окружающих. Сим чувством была досада. Похоже, они покидали Москву не по своей воле.

— Шведы… — произнес Бутурлин, глядя вслед повернувшему к северу обозу. — Куда они направились в такую рань?

— В родные края! — не скрывая радости, сообщил ему Воротынский. — Давно уже пора было выпроводить из державы оглоедов, да вот повода не могли найти!

Нынче же, когда Государю стало известно, что тать, целившийся в него из пищали, — швед, он решился прогнать с Москвы сей заморский сброд. Полно им объедать Столицу! В мирное время от чужаков все одно нет пользы, а начнется война — глядишь, еще в спину ударят!

— Что ж, Великий Князь поступил мудро, — согласился с боярином Дмитрий, — в канун войны со Швецией опасно держать на Москве шведских наемников! Кем мыслите их заменить?