Идём на Восток

Горный мыс — скала далеко выдается в море, истошные крики чаек. Человек в черных очках на пол-лица — безошибочно бросает чайкам куски белой булки — и те ловят их на лету. Море — всюду, куда ни глянь…

Человек поворачивается.

— Кто ты?

— Я мусульманин.

Человек утвердительно кивает — ответ ему понравился. У него седая борода и нет одного пальца на правой руке — указательного.

— Это хорошо. Ты хочешь совет?

— Я хочу спросить…

Человек усмехается. Отщипывает кусок булки — и резким движением бросает себе за спину. Чайки — едва не налетают на него.

— Спросить у меня? Сходи в мечеть и спроси там. У кого ты спрашиваешь? Я мунафик. Лицедей. Неверный.

— Там нет воинов, чтобы мне ответить.

Человек усмехается

Сколько тебе лет, парень?

— Двадцать четыре.

— И что ты хочешь у меня спросить?

— За что вы там воевали, мударрис [80] ?

— Хо…

Человек стоит недвижно, в черных очках — играют солнечные блики.

— По приказу. Подойдет такой ответ?

— Ни один человек не сделает по приказу того, что сделали вы, мударрис.

Человек снова погружается в мысли.

— Ты дурак… — наконец говорит он — если вызвался охотником идти туда. Но я отвечу тебе. Когда рядом с тобой живет народ, который в дикости своей — ходит прямо посреди улицы — хотя ничто не мешает выкопать сортир — есть одно из двух. Можно не обращать на это внимания — но тогда он пойдет на тебя войной. Теперь понял, за что я воевал?

Молодой человек кивает.

— Я понял.

— Постой!

Несмотря на то, что старик слеп — он отлично ориентируется в пространстве и по малейшим звукам — может понять, что происходит.

Молодой человек останавливается.

— Знаешь, что самое главное? Для тебя, когда ты пойдешь туда?

— Нет, мударрис

— Помни, что есть цель, а что есть средство. Когда средство становится целью — тогда и начинается самое дерьмо. Не допусти их ошибки.

Молодой человек кивает

— Храни вас Аллах, мударрис

Старик начинает смеяться, но смех быстро переходит в кашель.

— Ты что… — с трудом произносит он — шутишь?

Черный Форд образца одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года, нижегородский, со стандартной для России удлиненной рамой и простым кузовом — стоит в тупике, обсаженном барбарисом и елью: дальше дороги нет. Вверх, к дому на мысе — ведет узкая, камена тропка, вьющаяся среди валунов. Воздух звенит от жары, рука, высунувшаяся в окно — стряхивает пепел от сигареты. Дым — медленно тает в раскаленном воздухе.

— Откуда он его знает?

— Человек на переднем пассажирском сплевывает в пыль.

— Он не так прост. Это, как оказалось его дядя.

— Дядя?

— Не родной. Какой-то дальний.