Идиот

Мы позвонили в одиннадцатую квартиру. Дверь отворилась. На пороге стоял Питер. Мы проследовали за ним в тусклую гостиную с задернутыми бархатными шторами, роялем и комнатными растениями. Там были еще две женщины – Шерил, которая тоже будет преподавать английский и которую я помнила по установочному собранию, и венгерка – примерно ровесница Питера.

Все уселись, мы с Оуэном – на мягкий диван, Питер с Иваном – в кресла напротив, Андреа, венгерка, – на деревянный стул с множеством ангелов. Шерил устроилась на ковре у рояля.

– Слушай, ты уверена, что на стуле тебе не будет удобнее? – спросил Питер.

Шерил покачала головой.

– Я тут с сумкой, – мягко ответила она.

Андреа совсем недавно вернулась в Будапешт, и теперь дает уроки английского. Бабушка Питера сейчас в гостях играет в канасту. У Дэниела мать родом из Венгрии, но сам он по-венгерски не говорит.

– А почему он не говорит по-венгерски? – спросил Иван.

– Наверное, потому что в Вермонте по-венгерски говорить не с кем, – ответил Питер.

– Мог бы говорить с матерью, – сказал Иван.

Когда он это произнес, я почувствовала вину, поскольку с матерью мы обычно говорим по-английски. Инфантильная манера, подумала я, как всё американское.

– Как дела у Юнис? – спросил Питер, который имел обыкновение интенсивно артикулировать имена, словно поправляя ошибку в произношении.

– Нормально, – бодро и в то же время грустно ответил Иван. – Всё так же.

– Она не заезжала в Будапешт?

– Нет, мы встретились в Париже, автостопом съездили в Италию и Швейцарию, а потом она отправилась домой. Всё лето будет в Кембридже учиться у Фогеля.

– У «старого сурового тирана»?

– Они, похоже, ладят.

– Правда? Что ж, тогда она наверняка многому научится.

Иван нахмурился. – Не знаю, сколько еще она собирается так прятаться, откладывая день, когда станет наконец специалистом. Она вечно прячется за какие-нибудь преграды, за Гарвард.

– Она любит Гарвард.

– Любит, любит. Не хочет уезжать. Она уже знает классический китайский, корейский и японский, но вот опять нашла очередную причину, чтобы не заниматься собственной карьерой.

– Классический китайский не похож на современный, да?

– Вообще другой язык.

– А вот японский должен ей пригодиться.

– Почему ты так считаешь?

– Она будет уже знать некоторые китайские иероглифы.

– Кандзи – лишь небольшая часть японского, – сказал Иван. – Остальная грамматика основана на катакане.

– Да, я знаю, что у них есть фонетическая азбука для иностранных слов, но корни – в основном китайские.

– Нет, у них – две фонетические азбуки. Одна – специально для иностранных слов.

По мере их беседы раздраженность в голосе Ивана нарастала, в то время как улыбка Питера становилась всё любезнее. В дверь позвонили. Вошли двое – Фрэнк, которого я помнила по собранию, и Габор, незнакомый парень с густыми бровями и пластиковым пакетом с обувью. – Приторговываю туфлями, – рявкнул Габор.

– Ладно, давай сейчас положим их у дверей, – сказал Питер.

Иван с Габором кивнули друг другу – то есть они уже знакомы.

– А ты, Фрэнк? – спросил Питер. – Ты знаешь Ивана?

Фрэнк с Иваном вместе ходили на курс по Достоевскому. Они принялись ругать профессора – это был тот же профессор, который у нас преподавал роман девятнадцатого века. Габор сел рядом со мной, уставился мне в лицо и произнес что-то четырехсложное, похожее на чиханье. Может, он – про туфли? – подумала я сначала. Но когда он повторил, поняла, что это – «привет, как дела?» по-венгерски.

– Нормально, спасибо, – ответила я.

– Габор! Не грузи моих учителей, – сказал Питер.

– Рано или поздно им придется научиться, – заметил Габор. – Чтобы выжить.

* * *

Когда пришли остальные преподаватели, мы отправились в наш хостел. Все поехали с Питером на трамвае, а мы с Иваном и их вещами – на машине. В поле зрения появилась река с массой мостов, на берегу вырос готический фасад парламента – изощренный и органический, напоминающий коралловую формацию или нечто, затейливо изъеденное термитами. Вдали над кронами виднелась бронзовая женщина – казалось, она парит, держа над головой древесный лист; Иван объяснил, что это – памятник советским освободителям.

Оказалось, что хостел – это общага, которая служит хостелом лишь в каникулы. В мрачном лобби в будке горела лампочка и сидел пожилой человек. Он нехотя извлек из-под стойки журнал регистрации. Иван наклонился вперед и указал на одну из страниц. Человек что-то сердито сказал. Иван ответил ему любезным тоном. Но не сработало – человек захлопнул журнал и сложил руки.

– Без Питера он ключей не даст, – сообщил Иван.

Вместе мы перенесли все вещи из машины наверх, поднявшись на половину лестничного пролета – к лифту в темном коридоре рядом со столовой. Там пахло жизнью – тем, что для некоторых людей составляет жизнь. Иван прислонился к стене. Я села на свой чемодан. Иван посмотрел на часы.

– Что они так долго? – сказал он. – У меня встреча на Дунае со школьными друзьями.

– Ясно, – произнесла я.