Идиот

* * *

Деньги были на исходе, и я подала заявление на место в библиотеке. Когда я рассказала об этом матери, в трубке повисло долгое молчание; мать еще не произнесла ни слова, а я уже знала, что она – вне себя. Ей приходится вкалывать именно затем, чтобы я могла посвящать себя учебе и не думать о деньгах, а если мне не хватает, она возьмет из пенсионных и вышлет чек, но если я действительно хочу быть полезной обществу, то лучшее место – социальные службы. Мне сразу стало стыдно за свое желание иметь больше денег. На что? – на очередные уродские ботинки? но очередное унылое кино?

Из чувства вины, привычки слушаться матери и интереса к проблемам освоения второго языка я в качестве преподавателя ESL[11] включилась в образовательную программу для взрослых в районе многоквартирной застройки. Выяснилось, что таких учителей уже хватает, а сейчас надо, чтобы кто-то преподавал математику на уровне старших классов. Освоение математики старших классов меня интересовало не очень сильно, но кто сказал, что мы попали на эту землю для развлечений?

Чтобы добраться до района, нужно сесть в автобус до медицинской школы, миновать чуть не пятнадцать больниц, а потом перебраться через железнодорожные пути. Мне никогда раньше не доводилось бывать в таких местах, я и ожидала увидеть нечто импровизированное, слепленное на скорую руку, но в этой институциональной массивности было нечто ужасное. Ты смотришь и понимаешь, что эти дома всегда были депрессивными – депрессивными по самому своему дизайну, самой конструкции, – и что депрессивность никуда не уйдет, пока – возможно, через сотни лет – некая сила не сравняет их с землей. Клочки неухоженной травы напоминали зачес на голове лысого, который не желает смотреть в глаза реальности. На каждой стене – обязательно граффити. Не разноцветное веселое граффити, а вот эти вот неразборчивые каракули, повторяющиеся снова, снова и снова, словно грязная мысль, от которой не отделаться.

Классные комнаты располагались в жилом доме, перед которым во дворе стояла заброшенная печь. Я направилась вверх по лестнице, в комнаты, предназначенные для занятий со взрослыми. Там оказалось что-то вроде «лобби» с детскими миниатюрными стульями и столиком, хотя никаких детей в программе не было. На столике – ведомость для регистрации, горшок с засохшим паучником и дохлый паук. На полке в стенном шкафу лежала стопка толстых тетрадей с обложками под мрамор и коробка незаточенных карандашей «Тикондерога».

Моя студентка Линда опоздала на десять минут. Примерно моих лет, худощавая, на губах – сиренево-металлическая помада, на ногтях – соответствующий лак. Она протянула мне сложенный лист бумаги. Я развернула его и прочла: Линде нужно помочь с дробями.

Из двух комнат мы выбрали ту, что поменьше, и сели там за складной закусочный столик. Линда открыла страницу в учебнике, по которому должна была заниматься. На странице изображалась таблица для составления дробей.

Похоже, таблицу она уже выучила, поскольку, когда я вписала в нее другие числители и знаменатели – типа 2 и 3, – она без труда расположила их друг над дружкой – типа 2/3.

– Именно так, – сказала я.

Линда вздохнула и направила взгляд в окно.

– Не понимаю, зачем это, – ответила она. Это чувство было мне глубоко понятно. Отодвинув таблицу, я попыталась объяснить смысл дробей. Я нарисовала круг и сказала Линде, что это – пирог. Она приняла раздраженный вид. Я вспомнила, как руководитель программы, пожилой человек, еще со школы работавший с социально незащищенными слоями населения, говорил, что математику всегда лучше объяснять на примере денег, поскольку это сразу показывает ее роль в повседневной жизни. Я открыла в тетради чистую страницу и объяснила, что если числитель – единица, а знаменатель – четверка, то это будет ровно квортер, 25 центов, и что если мы возьмем четыре таких дроби, то получим доллар – то есть полезно уметь делить целое на части и говорить об этих частях.

– Вы наверняка часто имеете дело с дробями, – сказала я. – Просто не знаете, что это так называется.

Линда снова вздохнула.

– Возможно, тебе это и важно, – ответила она. – Но не мне. У меня есть заботы поважнее.

Я кивнула, обдумывая, что сказать.

– Дело в том, – произнесла я, – что это нужно для сдачи экзамена по общеобразовательной подготовке. Чтобы его сдать, надо знать дроби.

– Не-а, – ответила Линда. Она по-прежнему смотрела в окно. Я тоже направила туда взгляд. Увидела мусорный бак и пару голубей. Шел дождь.

– В каком смысле «не-а»? – спросила я.

– Не-а, – повторила Линда. – В экзамене ничего нет про пироги. Там спрашивают по этой книжке. Учителя не говорят о пирогах.