Идиот

– Зачем это показывают? – спросила Светлана.

– Чтобы ты не попала в ад, если вдруг умрешь, – ответил Билл, поднимая подлокотник. – Давай, прислонись ко мне.

Светлана закрыла глаза, отпустила мою руку и, свернувшись калачиком, прильнула к Биллу. С нарастающим оглушительным ревом самолет, наконец, взлетел.

В иллюминаторе таяли городские огни. Была ровно полночь. Потом под нами не осталось ничего, кроме облаков. Человек передо мной опустил спинку кресла и практически лег мне на колени. Я чуть не ощутила к нему материнские чувства. Время шло. Стюардесса поинтересовалась, что мы будем есть: американскую еду или пакистанскую? Я попросила пакистанскую.

– Пакистанской нет, – сказала стюардесса. – Вот американская.

Я развернула фольгу и посмотрела на американскую еду. Там лежало что-то невнятное. Пассажир впереди стал ворочаться с боку на бок. Его подушка окунулась в мой десерт. Розовая взбитая пена образовала на белой ткани осмысленные с виду узоры. Я разглядела птицу – символ путешествия.

Включив лампочку, я попыталась вернуться к «Мадам Бовари». Одно предложение особенно впечатлило: «Порой шуршал листьями, выходя на охоту, какой-нибудь ночной зверек – еж или ласка, а то вдруг в полной тишине падал созревший персик»[47]. Оно напомнило мне клип к песне «Поведение человека», где за Бьорк сквозь чащу гонится гигантский ежик.

* * *

Примерно в два часа на противоположной стороне появилась фигура Ивана, он пытался разобрать номера рядов. У ряда 44 он остановился, пристально разглядывая пакистанского дедушку на месте 44К.

Я расстегнула ремень безопасности и запихнула «Мадам Бовари» в карман кресла. Дорога к проходу была полностью блокирована сплетенными спящими фигурами Светланы и Билла. Иван отвернулся от пакистанца и потер затылок.

Я помахала рукой, но он не видел. Тогда я помигала лампочкой. В итоге он подошел. – Подруга поменяла места, – объяснила я. Он опустил взгляд на Светлану. Я пыталась протиснуться, чтобы не разбудить, но веки у Светланы распахнулись и взгляд сфокусировался на Иване.

– Что? – спросила она.

– Извини, – сказала я. – Просто мне надо выйти.

Она повернулась ко мне.

– А, – произнесла она и подтянула колени, чтобы меня выпустить.

Мы с Иваном побродили по самолету в поисках места, где можно поговорить. Такого места не оказалось. В итоге мы встали у туалетов, прислонившись к противоположным стенкам.

– Думала, ты уже дома, – сказала я.

– Ты забываешь, что мне нужно было закончить выпускные дела, – ответил он. – У меня теперь степень.

Я протянула руку. Через пару секунд он взял ее в свою. Я посмотрела. Неужели это и впрямь его рука – рука, которой он пишет, которой всё делает? Неужели это возможно? Потом я забеспокоилась, что держу его руку слишком долго и отпустила.

– Чем ты занимался после?

– Мне нужно было в Нью-Йорк, – сказал он. – Я взял напрокат машину. Чуть было не сделал остановку в Нью-Джерси. Думал посмотреть, как там и что. Но мы с тобой тогда не ладили. – Он поднял взгляд на меня.

– Ясно, – откликнулась я.

– Поэтому отправился прямиком в Нью-Йорк. В Бруклине сыграл в баскетбол с какими-то местными венграми. Они оказались еще более венгерскими, чем обычные венгры, я с ними чувствовал себя иностранцем. Было довольно скучно. К тому же я не люблю баскетбол. Из-за роста люди всегда ожидают от меня хорошей игры. – Он посмотрел на меня. – А ты хорошо играешь в баскетбол?

– Нет.

– Я тоже.

Возникла пауза. Я спросила, сколько он пробудет в Париже. Но ответа не получила.

– Меня в Нью-Йорке чуть не побили, – сказал он. – Я в центре покупал CD-плеер младшей сестре на день рождения, а этот тип в магазине решил меня кинуть. Я хотел ему двинуть через прилавок, он приготовился перепрыгнуть, но тут какой-то другой чувак нас остановил.

– Когда у сестры день рождения?

– Я уже пропустил, – ответил он. – Мне очень хотелось там быть. Но пропустил – как всегда.

– Так ты купил плеер?

Он кивнул.

– Да, в другом месте. Он под нами, – Иван указал пальцем на пол. – Вместе с тем литературным журналом.

– Ты в Париж надолго? – спросила я.

Казалось, он не слышит.

– Такие вещи будят в тебе садиста, – сказал он. – Я стоял там и обдумывал разные способы вывернуть у этого парня кишки наизнанку.

Я замолкла. Зачем у него внутри садист? И почему он не хочет отвечать, сколько он пробудет в Париже? Я решилась спросить еще раз.

– Ты в Париж надолго?

– Не знаю! – ответил он. – Дня на три-четыре. Но разве ты не должна на меня жутко злиться? А я сам – чувствовать себя обиженным? Разве не так это полагается?

– Что?

– По идее я должен обижаться на твой последний имэйл. А ты – жутко злиться. По идее тебе не полагается вести со мной светскую беседу.

Я знала, что фразе «светская беседа» он научился от меня. И знала, что он прав – я должна бы жутко злиться. Но я была так рада его видеть. Эту радость скрыть невозможно, а даже если и возможно, мне не хотелось ее скрывать.

– Я не обиделся, – произнес Иван. – Я как бы, пфф… – он махнул рукой в сторону пола.

Когда он это сказал, обиду почувствовала уже я, но лишь на секунду.

– Ну и в чем тогда проблема?

Он вздохнул.