Идиот и дура

Всю оставшуюся дорогу Веточка ехала молча. То ли выдохлась, то ли переживала. Смотрела прямо на дорогу, иногда косилась на Евгения. Обычная девчонка, очень даже симпатичная, с каким-то внутренним светом, обаянием. Чаще бывают или слишком отточенные, или (ещё чаще) бесцветные. Может быть, ему приснилось всё? Или у него с этим треклятым проектом крыша съехала, и он всё воспринимал в искажённом, утрированном виде. Эта мысль настолько удивила его, что захотелось остановиться и проверить — наверное, и вмятины нет. В голове ещё было тупо и безжизненно. Представляя, как он видел события, и как они могли быть на самом деле, Жека ещё больше разбудил тревогу. Ужасы Стивена Кинга. Желание остановиться и осмотреть машину росло. Чтобы прекратить это, надо убедиться, что Веточка всё-таки дурочка… «Ё-бэ-тэ, какой тупизм! Кто из нас ненормальный? Я или она?» — поиронизировал он над собой.

На деревню указатель, слава Богу, был. Улицу нашли быстро. Ветка даже узнала дом. Но на стук никто не вышел. Видно было, что не заброшено, что живёт кто-то, но кто?

— Не достучитесь! Она в это время уже никому не открывает, — проинформировал проходящий мимо мужичок.

— Не темно ещё, — посомневался Жека.

— Старая уж очень, ей темно, а вы кто будете?

— Как сказать, ищем вот эту женщину, — Жека показал фотографию, — Не виделись давно. Раньше тут жила.

— Это Лёля, — уточнила Ветка.

— Вроде она. Похожа. Я тут тоже не свой. Молодых-то не видал, — кивнул он на фотографию, — Но, все равно, бесполезно. Вы уж с утра, переждите, она рано встаёт. А сейчас не откроет. Даже соседке не откроет. Ваша машина-то? Вот и есть, где ночевать. А стучать бесполезно. — Мужичок подался дальше в улицу.

— Так я и знал!

— Что, не откроет? — расстроилась Веточка.

— Не откроет.

Веточка постояла с виноватым видом и полезла в палисадник.

— Лёля! Лёля! — базгала она в окно, — это я, Веточка, это я, Веточка! Лёля! Лёля! — дом не шелохнулся, — Что делать?

— Ночевать, машина наша? Есть где, — передразнил Жека мужичка.

— А как тебе на работу?

— Ну, давай ты останешься здесь, а я поеду.

— Давай, — обречённо согласилась Ветка и оглянулась, — вон скамейка есть. Иди.

— Дура ты.

— Почему? — первый раз не согласилась Дура.

— Потому что. Пошли в машину.

— Не поедешь?

— Не поеду.

— Убьют на работе.

— Да уж наверняка.

— Не, тогда лучше едь!

— Я позвоню, пошли.

Старым косматым шаром опускалось за деревню солнце. Таким оно будет, наверное, через миллиард лет, когда остынет, и жизнь умрёт. Непонятная, ненужная, ни к чему не приведшая. Жека ненавидел закат — холодное солнце накрывало его тоской и бессмысленными вопросами о цели всего.

Ветка вожгалась в кресле, вздыхала, теребила платье, заплетала пальцы и косо поглядывала на Евгения. Где-то рядом с солнцем поднималась дымка. Тёплый запах травы и отчаянные тихие вскрики погибающего дня убаюкивали и утешали. Может быть, первый раз в жизни он наслаждался одиночеством. Странный и сладкий мир. Наверное, он устал. День не погибал, он просто ложился спать.

— Там река?

Ветка встрепенулась и, покрутив головой. Уставилась на дымку.

— Да, да там речка, ты хочешь поплавать?

Речка оказалась маленькая и неглубокая. Ручеёк. Зато уж прогрелась так, что вода была…

— Как парное молоко, — вздохнула Веточка и зажмурилась.

Евгений плюхнулся в речку, как в горячую ванну, полежал немного, потом поплавал вдоль берега, почти доставая руками дно. Веточка так и стояла по колено в воде неподвижная и задумчивая.

— Эй, ты почему не купаешься? — осторожно (кто её знает?) окликнул Жека.

— Наверное, я была маленькая, — сделала она вывод из каких-то своих мыслей.

— А вдруг речка стала меньше?

— Чёрный ворон, — неожиданно запела она,-

Чёрный ворон,

Что ты вьёшься надо мной,

Ты добычи не дождёшься,

Чёрный ворон, я не твой…

Пела она грустно и нежно, совсем не так, как поют эту песню — с грубым трагизмом. Звонкий чистый её голосочек, наоборот, вызывал отчаянную надежду и полёт, полёт куда-то вверх, на свободу. Вспархивали иногда завитушки волос с её щёк…

— Ты очень красиво… — прошептал Жека.

— Мама любила эту песню.

Она выбежала на берег, поднимая бурю брызг, пала на колени и заплакала. Жека обнял её тихонько и почему-то не стал успокаивать. Так они и сидели — плачущая дура и крутой разработчик провальных проектов.

Когда слёзы закончились, Ветка вскочила на ноги и, пританцовывая вокруг Евгения, загорланила с «иками»:

— Ой, со вечёра да с полуночи,

Ой, со вечёра да с полуночи,

Голова болела, голова болела…

Мы всегда с мамой пели…

Ой, да головушка моя болела,

Ой, да головушка моя болела,

Гулять захотела, гулять захотела!

А вы пели?

— Нет, — усмехнулся Евгений, уже ничему не удивляясь.

Ветка остановилась и нахмурилась.

— Тебя папа не любил?

— Да нет, любил. Правда, я думал иначе. А потом понял, что всё не так.

— Когда понял?

— Случай был один. Поссорились мы с другом моим Сегой Петровым. Смертно поссорились, подрались даже. Вот он и решил мне отомстить. Подкараулил нас с отцом — мы утром обычно вместе выходили — и сказал ему, что я курю.

— А ты курил?