Идиотки

Дима все-таки нашел Лену, забрал ее, отвез в свою холостяцкую берлогу, такую маленькую и захламленную по сравнению с дворцом, в котором она прожила последние несколько лег. Там они пили кофе, трепались о чем-то незначительном. Лена даже отрубилась на пару часов, а когда проснулась, увидела, что Дима спит в кресле и рот у него широко раскрыт.

Сон все-таки великое дело. Очень правильно поступили те, кто его изобрел. Лена снова могла мыслить, вспомнила о работе. Вдруг прорезалось хрупкое, дохленькое понимание того, что надо после себя оставить какой-то след. Может быть, работа как раз для этого и существует.

Она даже вспомнила Фредди Меркури, который тоже знал, но работал, пел, снимал клипы и не скрывал того, что «медленно сходит с ума», но «шоу должно продолжаться».

Шоу должно продолжаться.

С таким грустным девизом (а лучше хоть такой, чем никакого) Лена выбралась в коридор. Предстояло еще найти обувь в горках всяком всячины, наваленной здесь, у Димы дома.

И было непонятно, где у него включается свет.

— Так, что за маневры? — Дима появился внезапно, но вовремя. — Куда это ты сбегаешь? Отставить самоволку!

— Мне на работу!

— Всем на работу! Даже мне! Сейчас вместе и поедем! Ишь ты, какая самостоятельная!

Ладно, спасибо. Она не одна. Глупо с этим бороться и гнать от себя этого милого парнягу.

Устало зубоскаля, доехали до телекомпании.

— Ну, что? — Дима нахмурился. — Снова прощаемся на год?

— Не знаю, — честно сказала Лена. — Может, и навсегда.

— О! Красиво сказано!

Кажется, его задело. Естественно, не знает, почему она так сказала. Она и сама не знает. Кокетство какое-то болезненное, предсмертное. Но и не признаваться же ему сейчас, на пороге, в диагнозе? Она его почти не знает, хоть он и кажется ей милым…

Кажется милым… Какие до дикости нелепые определения! На фоне смерти!

— Но я буду рада увидеть тебя еще раз, — ляпнула и ушла, вяло ругая себя за плоскоумие.

С другой стороны, кто на ее месте мог бы шутить?

Сергей уже был на работе, бледный, грустный. Сразу встал, вышел

навстречу.

— Лена! Нам надо поговорить!

— Не надо.

— Но ты не можешь просто так уйти!

— Почему? Могу!

— Не можешь! Это не по-человечески!

— Да? — очень удивилась Лена. — А то, что ты сделал, по-человечески?

— То, что я сделал, ниже всякого порицания! И я не делаю вид, что это не так!

— Именно такой вид ты и делаешь.

— Лена! — Сергей заморгал, нервничая. — Не забывай, что у меня тот же диагноз! Если он, конечно, вообще подтвердится!

— Да, у тебя тот же диагноз! Но ты сам виноват в том, что он у тебя и у кого-то еще! А я в этой компании ни за что, случайно!

— Лена! Раз уж мы оба столкнулись с одной и той же проблемой, почему бы нам не объединить свои усилия? На фоне того, что может произойти, все личные разборки так никчемны! Есть главное — два человека, которые пока живы и должны как-то бороться за эту жизнь!

— Ах, перед лицом смерти ты устрашился одиночества?

— А ты?

Лена хотела ответить что-нибудь ядовитое, но вспомнила себя утреннюю, одинокую, неживую.

— Да, я боюсь! Но я как-нибудь решу эту проблему сама! Умирать с тобой я не хочу!

Ворвался видеоинженер Коленька, хотел крикнуть что-то, увидел Сергея, смутился:

— Ну, это... Я только хотел узнать... Короче, все нормально у вас, да? Ладно, я пошел...

Обернулся, призадумался:

— Да, Ленка! Тебе тут звонили! У тебя какая-то подруга есть, так вот, она родила! Просила перезвонить, если тебе это интересно!

Глава 17

В пятницу Ирочку выписывали. В холле толпились какие-то остаточные фотомодели, друзья семьи, Роза Наумовна взволнованно висела на руке Ивана Ивановича. А Наташка с Леной сидели на подоконнике.

— Ты можешь себе это представить? — спросила Лена.

— Нет, — честно ответила Наташа.

Они виделись несколько раз с того памятного дня, как жизнь каждой из них изменилась. Но — что поразительно! — ни одна не созналась в своей грустной тайне. Лена не была готова пугать и отвращать от себя любимых, а в том, что они начнут задумываться, перед тем как брать ее за руку, она не сомневалась. Наташа не хотела объяснять, как при вести о смерти Яковлева она может спокойно встречаться с Г., как доступно и убедительно объяснить, что она с ним потому, что ей теперь абсолютно все равно?

Обеим хотелось признаться. Хотелось — не то слово. Обе в этом нуждались, как диабетик в инсулине, но тянули до последнего, надеясь на силу организма, на то, что пройдет само собой. Потому, что констатация зависимости есть и официальное признание болезни.

Правда, после этого обычно и начинается толковое лечение.

Но Лена с Наташей до того устали, что жили исключительно инстинктами. И сейчас эти инстинкты были сильно прибиты бедами, которые свалились в таком объеме.

Полому получалось то, что получалось. Внутри обеих жил огромный беспокойный червь, который точил нервную систему, как сумасшедший, и пало было срочно его выпустить, но, но…

— Как Г.?

— Нормально. Мы едем сегодня смотреть помещение под офис…

— Отлично.

— Да…

Роза Наумовна что-то взволнованно говорит тонким, затянутым в кожу моделям. Те сочувственно жмут ей руки, поправляют свои букеты. Но улыбаются, это хорошо.