Идолопоклонница

Ах, как мало мы знаем тех, кого любим! Будь то брат или любимый человек. Ведь при всем желании Женя не могла бы обвинить в подобном незнании одну только Катю. Хотя бы потому, что сама Женя оказалась ничуть не прозорливее подруги. Или только соседки? Впрочем, какая разница? Главное то, что любящее сердце слепо и неразумно. Ведь Женя была абсолютно уверена в том, что Городинский не только достоин ее любви. Больше того, она очень даже сомневалась, достойна ли она сама его любви или хотя бы некоторой благосклонности кумира. Вознесла его на такой пьедестал, что просто удивительно, как он раньше с него не свалился под воздействием малейшего дуновения ветерка! Так стоило ли обвинять в слепоте Катю? Ах, как мало мы знаем тех, кого любим!

Был бы Зимин хоть на треть таким белым, каким нарисовала его Катя, разве он сотворил бы то, что сотворил? Или, вернее, позволил бы Женьке сотворить это?! Ведь он все знал, все! И это не помешало ему выдвинуть совершенно неприличные требования. Знал, что она влюблена в Городинского. По крайней мере, должен был об этом догадаться, увидев их вместе. А зная, как мог выдвинуть столь страшное требование?!

Женя могла бы поверить Катиным словам о брате. Да вот только ее собственный опыт общения с ним не позволял этого сделать. Был бы Зимин таким белым и пушистым, он бы, как благовоспитанный человек, сделал вид, что ничего не заметил. Или же попытался бы каким-нибудь образом вправить ей мозги, деликатно предупредить о сущности Городинского. А что вместо этого сделал Зимин?! Почему не предупредил? Почему еще тогда, в первый раз, не рассказал, кто такой Дмитрий Городинский? Вернее, что оно такое, это явление. И если бы он был таким чистеньким и порядочным, то почему, почему не объяснил ей, какая она дура? Почему?!!

И вдруг в памяти всплыли слова Зимина. Последние, сказанные перед самым уходом из ее квартиры в тот раз, в тот жуткий первый раз, когда она распахнула перед ним блузку, нагло глядя ему прямо в глаза. 'Дура ты, Женька'. Да, именно так он тогда и сказал. А у нее от позора эти слова начисто вышибло из головы. 'Дура ты, Женька'.

И правда дура. Еще какая… Но этого же было мало, очень мало! Женька ведь тогда даже не поняла, о чем это он. Приняла на тот счет, с какой готовностью она распахнула перед ним блузку. А он, Зимин… Выходит, он говорил совсем о другом? Тогда почему же так завуалировано, что она ничего не поняла? Почему не пришел, не рассказал, с каким ничтожеством она связалась? Почему не объяснил? Почему так долго мучил ее молчанием, с нескрываемым удовольствием разглядывая неприкрытые блузкой прелести?! Почему ничегошеньки не объяснил, ограничившись 'мудрым' замечанием: 'Дура ты, Женька'?!