Идолопоклонница

— Глупая ты, Лариска. И счастливая. Это для счастливых новый год — праздник. А для одиноких — пытка. Самая страшная пытка, смертельная. И дай тебе, Сычева, Бог никогда не узнать, какая это мука, когда все кругом суетятся, ищут подарки, покупают обновки к празднику, а ты прекрасно знаешь, что этот праздник жизни — не для тебя. И ты начинаешь подозревать, что подлое человечество придумало новый год специально для тебя, для таких неприкаянных, как ты, чтобы лишний раз помучить, чтобы сделать еще больнее, чтобы уколоть лишний раз: смотри, смотри, до чего ты дожила, никому-то ты в мире не нужна, буквально ни единому человеку! Мать родная, и та отделается новогодней открыткой, которую ты получишь числа десятого января. И ты все это знаешь, ненавидишь этот праздник больше всего на свете, и все равно на что-то надеешься. Каждый год зачем-то покупаешь новое платье, хотя и прошлогоднее до сих пор надевала только один раз, сама для себя. Затариваешь холодильник продуктами, прекрасно зная, что больше половины выбросишь, потому что одна не осилишь все эти оливье, селедки под шубами, заливное из языка, мясные рулетики с грибами… И все равно упорно готовишь, и печешь миндальный торт, и наряжаешь елку, и старательно наводишь марафет на лице и в доме. Включаешь телевизор, из года в год смотришь 'Иронию судьбы'. Ненавидишь ее лютой ненавистью, и все равно упорно смотришь, наивно надеясь, что хотя бы в этом году у Гали и Ипполита все сложится иначе и они, наконец, перестанут быть одинокими. Какой идиот назвал этот фильм комедией, Ларка? Это же самая настоящая трагедия! Ты только представь: новый год, люди едут встречать его к своим любимым, они уже решили, что устроили свою судьбу, они счастливы, они мечтают о свадьбе, о семье, о детях. И тут — бац, какой-то пьяный лох, какой-то Женя Лукашин — прикинь, вдобавок ко всему еще и мой тезка! — сует свое бесстыжее нетрезвое рыло, и всё. И конец счастью, конец надеждам. И они одни, Ларка, они остаются совсем одни! В волшебную, казалось бы, новогоднюю ночь! Это же самая страшная трагедия, это самый ужасный фильм-катастрофа, Лариска! А нам его столько лет преподносят, как комедию, представляешь?!! И пока ты его смотришь, последняя твоя надежда на счастье разбивается вдребезги, ты снова, уж в который раз, делаешь для себя ужасное открытие: чудес не бывает, Ларка, не бывает! И когда Надя Шевелева спрашивает у мамочки-Лукашиной: 'Вы считаете меня слишком легкомысленной?', а та ей отвечает совсем нерадостно: 'Поживем — увидим', у тебя вдруг начинается слезотечение. Хотя почему 'вдруг'? Ты ведь это заранее знала, но все равно упорно накладывала макияж, как будто надеясь, что кто-нибудь сможет оценить твое творчество. Ты не просто плачешь, Ларка, это не просто слезы. Это самое настоящее слезотечение! Как кровотечение! Что то соленое, что это! Только если вовремя не остановить одно, оно смертельно опустошает тело. А второе — душу. И думай, что из них страшнее…

Пока Женя горячо произносила свой монолог, своеобразную анти-оду одиночеству, а за одно и безвредному, в сущности, празднику, Лариса молча смотрела на подругу испуганными глазами. Шок. Господи, и как она могла быть столь бестактной?! Лишь через несколько мгновений Сычева почувствовала, что снова может говорить.

— Жень… Господи, я даже не догадывалась, как тебе больно!

Женя скривилась. Ах, зачем она разоткровенничалась? Разве счастливая Лариска сумеет ее понять? Да даже если и сумеет, разве она сможет избавить ее от хронического одиночества? Нет, нет, и еще раз нет. Тогда зачем это? Зачем она нагружает подругу своими проблемами? Разве Лариска ей что-то должна? Да нет же, нет, ничего не должна! Никто никому ничего не должен. И Женя ведь совершенно искренне рада за подругу, и тени зависти не испытывала к ее счастью! Нет, неправда, еще как испытывала! Но — только белую, исключительно белую зависть! Разве это преступление — хотеть быть такой же счастливой, как лучшая подруга?! И почему-то от того, что Лариска нынче была такая счастливая, ее сочувствие казалось Жене просто невыносимым. Ну зачем, зачем она так разоткровенничалась?!

— Ой, Лар, только не надо меня утешать, ладно? Это сильно утрированно. И вообще, это в прошлом. Говорю же — я выздоровела. У меня теперь все будет нормально…

Однако любому человеку, одаренному хотя бы капелькой интеллекта, по ее голосу было бы понятно, что даже сама она в свои слова не очень-то и верила.