На следующий же день кандидаты левого блока побратались. Они снова были вместе, как в старые добрые времена. Более того, связь их стала еще теснее. С утра до вечера Леонид Самсонович неотступно преследовал магната, и если тому удавалось потеряться — беспомощно оглядывался по сторонам и начинал хныкать. Тогда директор базара возвращался, брал слабоумного товарища за руку и, раздраженно крякая, уводил с собой. Они вместе ходили на совещания в "Реставратор"
, вместе выступали перед избирателями, вместе сидели в конторе и даже вместе обедали. Их товарищеские отношения зашли настолько далеко, что во время таких трапез товарищ Брэйтэр добровольно, хотя и с большим неудовольствием, делился с товарищем Пепренко последней палкой колбасы или куском окорока. В целом поведение Леонида Самсоновича можно было назвать безвредным. Он часами смотрел в газету, мирно пуская слюни, и отлучался только в туалет. Но стоило каким-то образом задеть больную мозоль его души, как Леонид Самсонович приходил в чрезвычайное волнение. Этой мозолью были деньги. При упоминании или при виде денег Пепренко вздрагивал, глаза его наливались кровью и он принимался реветь оперным басом: "Па-а-ав-ловl Па-а-авло-о-ов! П-па-а-адла-а…" Картина была удручающая. Успокоить слабоумного социалиста можно было только одним способом: быстро всучить ему его листовку. Леонид Самсонович хватал бумажку, издавал на вдохе звук "и-и-и", что означало крайнее удивление, садился на место и, млея как младенец, которому дали грудь, разглядывал собственную фотографию. Через полчаса он приступал к изучению своей фамилии, и было непонятно, узнал он себя или нет. "О господи", — шептал Брэйтэр, с опаской косясь на побратима и готовясь к его новым выходкам.К трудностям соратника Мамай относился с пониманием и предлагал еще немного потерпеть.