Идолы театра. Долгое прощание

Невозможно вернуться к Отцу по репрессивному приказу Отца. Человека никто не должен вынуждать. Он должен это сделать сам по велению совести. Отец демонстративно и требовательно отсутствует: вместо него на сцене кривляются идолы театра – мертвый Отец либерализма и гротескный Отец фашизма, ирония и машина, постмодерн и глобализм. Сын, оказавшись наедине с собой, без пристежки к истинному Отцу и со стороны истинного Отца, фактически «брошенный» им («Боже мой! Зачем Ты меня оставил?» [Мк. 15:34]), должен (именно в кантовском понимании долженствования как поступка) принять на себя крест выбора и ответственности. Он должен сам осуществить сознательный моральный выбор в пользу Отца, в пользу своего возвращения к Отцу. В условиях призывного отсутствия Отца выбор этот предполагает жест воспроизведения Отца изнутри сакрального опыта Сына, на основании понимания Отца как достояния своей внутренней сыновней субъективности, на основании переживания Отца как самого беззащитного, глубинного, истинного ядра этой субъективности. В этом жесте присутствует момент герменевтического понимания и одновременно – радиального разрыва со всей предыдущей историей как с цепочкой репрессивных означающих. Традиция возвращается как революция духа. Она – юная и новая, потому что юн – Сын.

На этом фоне гротескный Отец глобального общества предпринимает последнюю попытку самовоспроизведения через своё ритуальное отрицание. Власть, боящаяся утратить свою монопольную гегемонию, вынуждена имитировать собственную контркультуру. Так рождается пёстрое и многополярное движение под названием «антиглобализм» – движение против власти глобального капитала, изначально представляющее собой вакуум, но пережившее метаморфозу бунта, его превращение во власть или, скорее, его апроприацию властью, когда контргегемония подчиняется гегемонии и сама становится ею. Так, в своё время либерализм, который был контркультурой по отношению к консервативному обществу, стал властью, обернувшись глобализмом. Теперь такой же властью, сращенной с глобальным миром, стал антиглобализм. Рыхлая структура антиглобализма, первоначально основанного на горизонтальных связях, осознанно децентрированного, позволяла включать в него всё, что угодно: от умеренных трансформистских элементов, критикующих исключительно практики и последствия капитализма, но не сам капитализм, – до радикальных идей ломки всего капиталистического строя в пользу правого (религиозный фундаментализм) или левого (анархический марксизм) дискурса.

Различные движения внутри антиглобализма начали спорить между собой: радикалы обвиняли умеренных антиглобалистов в сотрудничестве с глобальным миром, умеренные же, назвавшись для разграничения «альтерглобалистами», говорили, что ничего не имеет против глобализации «снизу», предлагая только удалить эзотерические финансовые элиты «сверху», желающие империалистически владеть миром. Альтерглобалисты обвиняли, в свою очередь, радикалов в том, что они, несмотря на кажущийся неистовый протест, являются сервисным расширением глобального мира, держащего их при себе в качестве кровавой клоунады. Обоим лагерям – альтерглобализму и антиглобализму – нельзя отказать в какой-то доле справедливости, но, по большому счёту, сейчас они – одинаково зависимы.

Альтерглобализм выступает за альтернативные модели глобализации, критикуя исключительно «мондиализм» – модель монопольного владения миром, которую создают транснациональные элиты. Этой позиции свойственна определенная позитивная тенденция: её умеренность предотвращает смертельные потери для мира, она оставляет капитализм «в живых», критикуя его порочные односторонние практики и результаты. Выступления против англосаксонских элит приближают альтерглобализм к позиции российского традиционализма, ведь Россия – тоже капиталистическая, но выступает за альтернативный путь развития рыночной экономики, за национальную версию глобализации.

Гипотетически можно предположить, что благодаря массовым акциям альтерглобализма появится некая возможность исполнить основные цели антиглобалистического сопротивления: обложение налогами финансовых монополистов, замена МВФ и Всемирного банка региональными банковскими структурами, списание долгов странам периферии, ограничение американизма. Диффузность сетевого поля альтерглобализма может сыграть даже положительную роль: ведь победить сеть можно только сетью, обыграть постмодерн можно, используя его же приёмы, выдвинув мем против мема, медиа-вирус против медиа-вируса. Об этом говорит конструктивный опыт борьбы в Чьяпасе. Но оптимизм наш – весьма ограничен. Сетевая рыхлая структура альтерглобализма, его стихийный общественный низовой характер, является как его достоинством, так и недостатком, потому что недостаточная поддержка альтерглобализма со стороны национальных государств, тоже ратующих за альтернативные пути развития общества и мира, приведет – и уже привела – к апроприации альтерглобализма глобализмом. Альтерглобализм неминуемо должен закончиться, влившись в гегемонию.