Иду на вы!

Перед невысокими крепостными стенами Хазарана, сложенными из саманного кирпича, шумит огромный базар. Итиль очистился ото льда, у причалов и у берега теснятся суда с верховий, плоскодонки и долбленки из волжских протоков. Воинственные булгары привезли рабов, пушнину, огромные бивни неведомых чудищ, моржовый клык, шкуры медведя, волка, рыси. Нынче шелковый путь прерван арабами, рабы стали главным товаром, особенно интересующим иудеев-рахдонитов: на восточных базарах хорошо идут мальчики для войска арабских шейхов, девочки для их гаремов. В плоскодонках речные хазары продают живую и вяленую рыбу, битую птицу, сушеные фрукты, виноградное вино. Персы привезли дорогие ткани, ковры, благовония, русские купцы – мед, воск, оружие, льняные ткани, пушнину.

Здесь же, на берегу, ремесленники разных национальностей куют кольчуги, топоры и мотыги, точат ножи и сабли, точают сапоги и чувяки, лепят и обжигают горшки и кувшины, шьют шапки и кафтаны. Среди прилавков, лавок и длинных рядов всякого товара, выложенного на землю или на войлочные кошмы, степенно шествуют, прицениваясь и приглядываясь, купцы: иудеи, персы, хорезмийцы, славяне и прочий торговый люд.

Вот идут два иудея, перебирая янтарные горошины четок: один уже старик, другой входит в пору зрелости. Они тоже ничего не покупают, ждут, когда придут новые караваны с товаром и цены понизятся.

– Пора, – говорит старик, – брать весь путь по Итилю до моря Варяжского в свои руки. Тем и Русь приведем к покорности, и торговать будем беспошлинно.

– Совершенно верно, рабби Манасия, – почтительно клонится молодой. – Я думаю, что наш великий повелитель, – да продлит его царствие Всевышний на долгие годы! – скоро поведет свое непобедимое войско покорять дикие народы севера. Думаю, что рабы будут стоить дешево и нам удастся хорошо заработать.

– Истинно так, истинно, – бормочет старик, ощупывая замаслившимся взором девочку лет десяти, с черными косицами и слегка раскосыми глазами.

Он подходит к ней, берет за подбородок, надавливает – девочка невольно открывает рот, не понимая, что от нее хочет этот страшный старик, черные глаза ее наполняются непрошенной слезой. А старик, ощупав ее голову, задрал холстинный подол, со знанием дела оглядел тонкие ноги и впалый живот, поцокал языком, отдернул руку и отер ее тряпицей, вытащенной из-за пояса и туда же убранной.

– Сколько за этот буртасский кошка? – спрашивает он у булгара, продающего с десяток рабов разного пола и возраста, тыча пальцем в сторону девочки.

– Десять, – отвечает булгар и подтверждает цену, дважды сжав пальцы в кулак.

– Много, – кривится раб Манасия. И показывает свою пятерню.

Булгар понимающе скалит белозубый рот и трясет головой.

– Мало будет, господин. Хороший девка, сильный, здоровый. В Хорезме за нее пятнадцать дадут, в Багдаде сорок.

Иудеи поворачиваются к булгару спиной, он кричит им вслед:

– Восемь давай! А? За восемь бери! Хороший девка! Красивый будет! Любить будет!

Но иудеи плывут величественно в суетливой толпе в своих ярких бухарских халатах и маленьких круглых шапочках, точно приклеенных к их головам, не обращая внимания на призывные крики торговцев.

А вот два славянина в красных сапогах, белых холстинных портах и рубахах, в шерстяных короткополых кафтанах, перетянутых красным кушаком, из-за голенища правых сапог торчат костяные рукоятки ножей. Они тоже прицениваются и присматриваются, но, похоже, товар интересует их меньше всего. Потолкавшись на базаре и послушав, о чем говорят продавцы и купцы, они свернули к крепостной стене и пошагали узкими улочками меж высоких глинобитных дувалов и белых мазанок за ними, откуда слышны женские и детские голоса. Иногда купцам встречаются семенящие на базар женщины в чадрах, сопровождаемые рабынями или рабами, кучки скучающих хорезмийских наемников из гвардии каганбека, в пестрых халатах и тюрбанах, с кривыми саблями и кинжалами. Хорезмийцы живут в этих мазанках в Хазаране и под стенами Саркела со своими семьями, их кварталы разбиты по сотням и тысячам, и по первому зову курая с крепостных стен они седлают своих арабских скакунов и скачут туда, куда укажет тот, кто платит им хорошие деньги. Сейчас нет войны, все восстания подавлены, в каганате мир и спокойствие. Табуны коней пасутся в степи неподалеку от города. Но такая спокойная жизнь выдается редко. Не для того их нанимали, чтобы сидели дома, окруженные женами и детьми. Тем более что в прошлом году от каганата отложилась Русь, и как только зазеленеет степь, им придется седлать своих скакунов и отправляться на запад. И это очень даже не плохо: они добудут себе серебра и злата, юных рабов и рабынь, которые у них перекупят купцы-иудеи, всегда следующие за войском.