Иду на задержание!

Дубинкин отбросил крючок. Дверь вдруг рванулась и слепящий удар в голову отбросил его на середину кухни. Дом наполнился криком пробудившихся детей, бухающими звуками сапог, хриплыми голосами ворвавшихся. Прогремел выстрел. Стрелял бородатый, невзрачный на вид мужичонка, которого Дубинкин в поселке ни разу не встречал. К косяку жался Кеша, в дверях возвышался еще один, вооруженный маузером бандит, ближе всех стоял Пастухов с тускло поблескивающим наганом в руке. Мужичонка промазал, но почему-то больше не стрелял. Дубинкин понял, почему, услышав вопрос:

— Где, гадюка, оружие? Кто еще знает, о чем Кеша тебе рассказал?

Быстро, как бывало в бою, пробежали мысли: «Оружие где, не знают. Хорошо, что перетащили. Пастухов, значит, контра. Эх, добраться бы до своего нагана!»

Плюгавый, срываясь на крик, повторил вопрос:

— Где оружие, спрашиваю? Жить хочешь — отвечай!

Пастухов, подскочив, ударил кулаком в лицо.

— Ты что, онемел, господин начальник?

Дубинкин выплюнул выбитый зуб под ноги.

— Дерьмо ты собачье, Пастухов, иуда! И как же я тебя раньше не разобрал?..

Договорить не смог, от нового удара качнулся, кровь забила рот, в ушах возник низкий тяжелый гуд, как сквозь вату проникали слова:

— Ошибся и сейчас, красная сволота! Пастуховым никогда не был и не буду. Ваш Пастухов давно гниет!

Пастухов выхватил из нагрудного кармана какие-то бумаги, судорожно скомкал и бросил в лицо Дубинкину.

Уклоняясь от нового удара, Дубинкин сделал шаг назад. Так он, вздрагивая под ударами и выплевывая кровь, добрался до двери, ведущей в горницу, и, теряя сознание, привалился к косяку. Мужичонка кричал: «Где оружие?», а Пастухов, приговаривая: «Вот тебе, вот тебе!» бил и бил его. Странно было, что Дубинкин лучше слышал его, чем крики мозглявого бородача.

— Нет, сразу мы тебя не кончим, не надейся, — шептал Пастухов. — Конечно, славно было бы шлепнуть тебя, а потом воскресить. Шлепнуть и воскресить, и опять шлепнуть. Чтоб знали, скоты, чья власть и сила.

Сильный удар вернул Дубинкину меркнущее сознание. Он понял, что это последняя минута его жизни. Если упадет, они запросто добьют его и он уже не сможет хоть в малой мере исправить свою ошибку с Пастуховым, или как его там…

Собрав силы, он оттолкнулся от косяка, метнулся к кровати, не почувствовав, как несколько пуль вошло в его тело, и выхватил из-под подушки наган. Повернувшись, дважды выстрелил. Совсем близко увидел расплывающееся лицо Пастухова и еще раз нажал спуск, но выстрела уже не слышал.

Дубинкин лежал вниз лицом, а мужичонка, тяжело дыша, гвоздил его сапогами и все повторял осевшим голосом: «Где оружие, где оружие, скотина?!»

Зинка, сразу же, как только ворвались бандиты, забилась под топчан. Она не видела, что делалось на кухне, но поняла: бьют отца. Не слыша голоса матери, подумала, что ее уже убили. Она видела, как из кухни вбежал отец, как стрелял. Закрыть глаза не было сил даже тогда, когда отец рухнул на пол, когда, выронив наган, схватился обеими руками за живот Пастухов.

И тут она услышала высокий, срывающийся голос матери. Она стояла в двери легкая, ломкая, смотрела на лежащего отца и без слов кричала пронзительно и обреченно. Потом кинулась к бородатому мужику, который теперь уже молча бил ногами неподвижное тело. Тот отпрянул в сторону. Мать шла на него бледная и решительная. Бородатый длинно выругался. От двери тотчас качнулась широкая тень — бандит с маузером. В два шага он оказался около матери, взмахнул рукой. Мать, слабо охнув, медленно опустилась на пол рядом с отцом.

Зинка увидела, как от головы матери медленно стала растекаться темная лужица, подбираясь к ней, под топчан. Она хотела отодвинуться от нее, но не пускала стенка, и Зинка замерла, в ужасе глядя на живой ручеек, зная, что закричит, когда он коснется ее голой ноги.

Бандиты еще топтались в комнате. Главный что-то кричал, размахивал наганом, его тщедушное тело тряслось от ярости. Заметив зыбку, в которой заходился криком Николка, он бросился туда. Мелькнула подушка и упала камнем.

На мгновение наступила тишина. Мужик молча отошел от зыбки и уставился на верзилу, который, не выдержав, отвел глаза в сторону.

— Не видишь, помоги! — крикнул мужик, снова накаляясь, и махнул рукой в сторону Пастухова, который тихо стонал, навалившись грудью на стол. — Успел-таки, гадюка! В живот, говоришь? С такой раной, пожалуй, не вытянуть…

— Не оставляйте, — выдавил Пастухов.

— Ладно, помолчи, поручик. Кеша потащит, успеем его в расход. Если бы не ты, продал бы он нас совсем… А теперь двигаем.

— Барахла не брать, не за тем пришли! — снова прикрикнул он на верзилу, который оценивающим взглядом озирал скудную обстановку.