Идущая

Реана пожала плечами. Потом так потом. Почему-то расспрашивать ей и не хотелось. Куда только девалось вечное любопытство? Ей хотелось спать, чем она и занялась сразу после ужина в отведённой ей комнате. И прекрасно выспалась. Когда завтра Эглитор спросил, не нужно ли ей чего-нибудь, она попросила кусок кожи, ножницы и нитку с иголкой, с помощью чего превратила свои штаны в клеш: когда штаны навыпуск, в обуви снега меньше. После полудня, отдохнувшая, она отправилась вдоль кромки леса на северо-восток, к дороге. Эглитор пожелал ей удачи на прощанье и добавил:

— Главное, человечек, никогда не забывай: ты — это ты. Неважно, что было, что будет: ты — это всегда ты, чем бы ещё ты ни была.

Реана только кивнула, сообразив, что на её вопросы, к чему это, Эглитор ответит, как вчера: потом сама поймешь.

Реда молчала, не желая обсуждать происшедшее, и даже не слишком издевалась над "бестолочью". Бестолочи даже стало как-то не по себе без ставшего привычным холодного и едкого голоса. До вечера они как раз успели добраться до большой дороги между Тегна-Лё и Куненом, где и остановились на ночлег. Быстро стемнело, и над лесом взошла полная луна: зелёная, огромная — такая, что у Реаны дух захватило от восторга. Она забыла даже, что собиралась спать, и сидела, не в силах оторваться от этого сияющего чуда, пока Реда не вернула её к действительности:

"Спокойной ночи", — саркастически пожелала она, и Реана расслышала мысль: "Ненавижу луну!"

"А я — наоборот, — зевнула Реана, вспомнив, наконец, что хочет спать. — …В смысле, тебе тоже спокойной ночи…" — пробормотала она и заснула. Реда усмехнулась. Она знала, что не заснет сейчас. "Детка" закрыла глаза, но Реда затылком (даже чужим) чувствовала холодный взгляд безумной луны. Ненавижу луну!

X

Реда. 8 лет до смерти

— Но примерно раз в год ты случайно поднимаешь глаза к небу,

видишь там полную луну и едва сдерживаешь желание

завыть по-собачьи от тоски, а о чём тоскуешь — и сам не знаешь,

да и не узнаешь никогда…

Макс Фрай

Тяжеленная, окованная железом дверь закрылась беззвучно и легко. Хотя с виду предположить силу в этой руке было трудно: обычная женская рука. Тонкая.

Она двигалась особым скользящим шагом дикой кошки. Рыси, ночной хищницы с фосфоресцирующими глазами. Двигалась так, словно была не в своей комнате, а на поле битвы. На охоте, по меньшей мере. Она столь же бесшумно села в кресло, положила руки на стол… И неожиданно, словно что-то сломалось внутри, на миг обмякла, бессильно уронив ставшую вдруг свинцово тяжелой голову. Хотя, только на мгновение, такое короткое, что семеро из десяти вообще ничего бы не заметили, а и те трое, что оказались бы достаточно наблюдательными, поломали бы головы: не померещилось ли? Померещилось, наверное. Потому что не может императрица даже на миг оказаться совсем маленькой, не очень уже молодой, смертельно усталой и беззащитной. И упаси небо не то что сказать — подумать о таком. Впрочем, ни одного возможного свидетеля не могло быть в принципе. Не то что при свидетелях — Реда и наедине с собой не прощала себе слабости. У императрицы не должно быть эмоций, она не должна ничего чувствовать. Без права на ошибку. Она — императрица, сгусток разума, предназначенный управлять. Не человек. Тем более, не женщина.

Она усмехнулась — криво и жутко, мимолётно провела пальцами по прохладному металлу Олинды. Свечи на стене ярко освещали стол и кипы бумаг на нём. Холодно-голубоватый свет полной луны просачивался в окно, разбавляя красноватый полумрак, как холодное молоко разбавляет чай.

Реда посмотрела на бумаги, мягко говоря, неприязненно. Более всего ей хотелось испепелить весь этот мусор одним небрежным жестом и лечь спать. Надо же человеку спать хоть пару часов за двое суток? Да, это человеку. Тебя оно не касается. И ещё, Реда прекрасно знала, что сейчас всё равно не уснёт. Потому что, засыпая, придётся расслабиться, а чуть только расслабишься, опять полезут ненужные совершенно мысли. Хотя мысли — это ещё ничего. А вот когда тебя одолевает беспричинная, первобытная, иррациональная тоска, и сжимается внутри, в районе солнечного сплетения, с ледяной неотвратимостью сжимается… Нет, в таком состоянии без дела сидеть совершенно противопоказано. И спать — тем более, ни в коем случае. Вчера следовало выкроить время на сон, пока всё оставалось в норме. А теперь только и остается, что глушить тоску работой. Тоже вполне муторной, сказать по совести.