Идущие на смех

Из недавнего прошлого

ОТ АВТОРА: Как-то меня спросили, помню ли я Отечественную войну. Я ответил: она осталась у меня в позвоночнике, и пояснил: во время эвакуации мама с двумя маленькими детьми, мною и братиком Лёней, сидела на чемоданах и ждала поезда. Вокруг сидели, лежали, спали сотни, а то и тысячи, таких же, как мы, беженцев. Когда, наконец, раздавался долгожданный гудок паровоза, вся толпа вскакивала и неслась на перрон, а я начинал в ужасе плакать: мне казалось, что нас сейчас затопчут…

Уже много лет я езжу в самых комфортабельных вагонах, на заранее заказанных местах, но до сих пор, услышав ночной гудок тепловоза, ощущаю, как по позвоночнику пробегают мурашки.

Наше прошлое крадётся вслед за нами: и память о войне, и ужасы сталинизма, и ханжество, и лицемерие, и покорность, и привычка к постоянным запретам, и боязнь проявить инициативу, и мерзейший, подленький страх перед начальством…

Оно царапает наши души, пытается проникнуть в наших детей, цепляется за наших внуков…

Мы вышли из прошлого – как бы выгнать его из нас!

Мишка Норушко

Что творилось в доме Норушко: Мишку собирали в командировку! Последние двадцать лет Мишка не выезжал из дому дальше семейного садового участка, поэтому был совершенно подавлен. Чемодан ему паковала жена. На кухне тёща жарила в дорогу уже вторую сотню котлет. Тесть, капитан милиции, давал последние напутственные указания.

– В поезде – никому не доверяй: портфель под голову, чемодан – под ноги. Суточные где держишь?..

– Вот. – Мишка вытащил из кармана кошелёк.

– Отставить! Деньги надо держать в потайном кармане. Сейчас я тебе его пришью к майке.

Мишка покорно стянул рубашку.

Вошла тёща в милицейских сапогах и кителе: она экономила свою одежду и дома ходила в одежде мужа.

Поставив на стол блюдо с котлетами, строго посмотрела на зятя и приказала:

– К бабам не приставай! Знаю я вас, командированных.

Жена тихо заплакала, укладывая бельё. Мишка легко простуживался – от сквозняков, от самого тихого ветерка, даже от дыхания спящей рядом с ним жены, поэтому она, несмотря на августовскую жару, набила чемодан тёплым бельём. Слёзы капали на кальсоны.

Мишка стал её успокаивать, клялся писать каждый день, утром и вечером. Ему стало жутко от мысли, что он может приставать к чужим, незнакомым женщинам.

– Купи мне роверон и сигмомецин, – попросил переходящий дед. Он переходил от родственников к родственникам для дополнительного метража при намечающемся увеличении жилплощади. Когда в семье Норушко узнали о Мишкиной командировке, деда срочно привезли и прописали: раз Мишку стали посылать в командировки, могут дать новую квартиру.

– Вот! – Дед протянул стопку рецептов. – Если этих не достанешь, возьми какие-нибудь другие.

Дед беспрерывно поглощал разные лекарства, которые попадались под руку. Объяснял это так: пока достанешь те, что выписали, и этих не будет. Несмотря на съеденное количество лекарств, был бодр, наверное, благодаря своей худобе.

– Эх, мне бы с тобой… Я бы!.. – игриво выкрикнул дед, очевидно, он проглотил что-то возбуждающее.

…Вечером на вокзал Мишку провожали все. В купе уже расположились три студентки. Тестю это не понравилось. Пошептавшись с проводником, он перевёл зятя в другое купе, где ехала деревенская старушка с котёнком и два солдата. Тесть засунул Мишкин чемодан под подушку, проконтролировал, как запирается дверь, и проверил у солдат отпускные удостоверения. Потом снова вызвал проводника и потребовал присматривать за Мишкой, хотя Мишка был в том возрасте, когда можно, ещё имея детей, уже иметь внуков.

– До отхода поезда остается пять минут, – сообщило радио.

– Майку до возвращения нигде не снимай, – многозначительно напутствовал тесть. Жена снова заплакала. Растроганная старушка уступила Мишке нижнюю полку. Травмированные солдаты стояли по стойке «смирно». Даже суровый тесть незаметно смахнул на пол скупую милицейскую слезу. Только переходящий дед чувствовал себя прекрасно и съел весь сахар, приготовленный для чая.