Идущие на смех

Ночью Мишка долго не мог уснуть. Волнения дня улетучились, впереди ждал манящий, неизвестный город, ответственное задание, которое он, конечно, с честью выполнит. Он, Мишка Норушко, вдруг впервые почувствовал свою значимость. Начинался новый этап в его биографии. Очень хотелось петь. Он буквально за уши удерживал в себе рвавшийся наружу куплет:

Едем мы, друзья,

В дальние края,

Станем новосёлами

И ты, и я…

…Город Заусенск встретил его тепло и безоблачно. На тротуарах, в деревянных загончиках, как зеленые поросята, похрюкивали на солнце арбузы. Напротив гостиницы был почему-то установлен памятник Лобачевскому. Привязанная к нему коза лениво доедала лежащий на постаменте букетик ромашек.

В гостинице Мишка записался в очередь на получение койки. Записался пятьдесят шестым. Очередь двигалась со скоростью пять коек в день и пятнадцать – в ночь.

Мишка маялся в вестибюле уже вторые сутки (отлучаться было нельзя, отлучившегося вычеркивали), писал жене длинные письма, угощал соседей по очереди тёщиными котлетами и играл с ними в дурака «на носики».

И вдруг его окликнули:

– Здорово, старуха!

Он обернулся и обомлел: это была Лялька Доброштан, бессменная староста третьей группы, которую он не видел уже лет двадцать. Они обнялись, расцеловались.

На их курсе занималось тридцать две девушки, тихий и робкий Мишка был единственным мужчиной, но все давно забыли об этом. Студентки рассказывали ему о своих увлечениях, его фото висело на «Доске отличниц», даже деканат поздравлял его вместе со всеми с днем 8 Марта.

– А ты молодец, старуха! Держишься! – Лялька одобрительно хлопнула его по плечу. – Многие наши – уже карикатуры на самих себя, а ты ещё – дружеский шарж…

– И ты – шарж, – галантно ответил Мишка.

Разобравшись в ситуации, Лялька немедленно приняла решение:

– Поужинаем вместе, попьём чайку, отоспишься у меня, а потом опять станешь на свою вахту.

Поужинать в ресторане не удалось, все столики были заняты – там счастливые обладатели номеров праздновали свое вселение.

Лялька затащила его к себе в номер, придвинула столик к тахте, быстро соорудила какую-то еду, включила крохотный электрический чайник, который привезла с собой, и даже поставила на стол начатую бутылку пива. Они выпили, закусили и, перебивая друг друга, стали вспоминать однокурсниц. Потом, как когда-то, Лялька рассказала ему о самом интимном: о своём муже, тренере по боксу, который последнее время «задурил» и стал заигрывать с комендантшей их дома. Захмелевший от радостной встречи Мишка пообещал набить ему физиономию…

За окном уже давно стемнело. Негатив неба макнули в проявитель, и на нём проступили звезды. Лилипут-чайник кипел, как оскорблённый итальянец, создавая домашний уют в номере. Мишка блаженно улыбался. Радость распирала его, как на демонстрации.

И тут дверь без стука распахнулась и с возгласом «Попались, голубчики!» в номер ворвались дежурная по этажу и администратор гостиницы.

– С поличным! – дежурная хищно схватила недопитую бутылку, подскочила к Ляльке и угрожающе замахнулась носом. Её нос напоминал по форме модный импортный сапог. И по размеру тоже.

– Будем составлять протокол, – заявил администратор. Он был энергичен и волосат, волосы пёрли из него, как из унавоженного чернозёма.

– Я заранее приготовила. Только фамилии проставить! – Дежурная протянула ему исписанные листки.

– Что это значит? – спросила, наконец, пришедшая в себя Лялька.

– Нарушение инструкции коммунхоза, – ответил волосатый администратор. – Пребывание в номере постороннего лица…

– Да мы двадцать лет дружим! – перебила Лялька.

– Старая связь! – уточнила дежурная.

– … после одиннадцати вечера, – закончил фразу администратор. И добавил. – Разврат с применением алкоголя.

– Подождите, подождите… А если бы мы разошлись без пяти одиннадцать?.. Тогда бы это не был разврат?

– Без пяти ещё можно.

– А в пять минут двенадцатого?

– Уже нельзя.

Лялька ещё долго возмущалась и протестовала, а Мишка совершенно потерял дар речи. Он молча отдал свой паспорт, из которого переписали все данные о владельце, и покорно спустился в вестибюль.

Здесь дежурная и администратор посвятили всех командированных в обстоятельства дела и предложили исключить Мишку из очереди как аморальную личность. Очередь радостно откликнулась. Особенно активничали те, кто стояли за Мишкой, а так как их было большинство, то через три минуты опасный нарушитель общественной нравственности был с позором выдворен за дверь…

…Когда Мишка переступил порог собственного дома, его встретило тягостное молчание. На столе лежало распечатанное письмо от администратора гостиницы. Мишка хотел поцеловать жену, но та отшатнулась от него, как от прокажённого, и зарыдала, прижимая к себе детей. Даже переходящий дед не поздоровался с Мишкой: он мрачно жевал пурген и осуждающе постукивал своими костями.

Тесть направил на Мишку свет настольной лампы и спросил:

– Будем молчать или будем признаваться?..