Идущие на смерть

– Да, женщина должна знать две вещи, – перебил ее Пророк. – Цену себе и название галактики, откуда она, звезда такая, свалилась на нашу голову.

– Что-то ты шутишь много. У тебя что, все зубы молочные?

– Спокойно, – Костин опустил тяжелую руку на плечо девушки. При его невеликом росте со стороны это выглядело, наверное, смешно, однако Каталину слегка перекосило. Перестарался, слишком сильно надавил… – Знаешь, чудик, цену себе женщина знает, если она ее уже не раз называла. Выходит, ты мою… помощницу только что шлюхой обозвал. Нехорошо, честное слово. Впрочем… Зачем ворошить старое, если можно наворотить новое?

Пока собравшиеся размышляли о смысле его слов и гадали об их последствиях, Костин отошел, чтобы уже через минуту вернуться с пассатижами в руках. Задумчиво повертел в пальцах изрядно замызганный, явно не раз бывавший в деле инструмент, а потом резко сжал двумя пальцами щеки Пророка…

Прошло каких-то несколько минут, а пленный уже был готов к разговору, на сей раз по-настоящему, без дураков. И без глупой уверенности в том, что можно торговаться либо не отвечать. С четким пониманием того, что когда вопросы задает господин имперский офицер, то отвечать следует немедленно, коротко и по существу. Если, конечно, сей офицер не захочет (а это случалось регулярно) узнать подробности. И всего-то ценой двух выломанных зубов. Не слишком эстетично, конечно, однако разводить психологические этюды не было ни времени, ни желания. И непривычный к такого рода обращению Пророк начал колоться не хуже пересохшей деревяшки. Несколько раз он, правда, пытался соврать или умолчать, но возможностей имеющейся при Костине аппаратуры было вполне достаточно для того, чтобы эти моменты уловить. Дальше – зловещее щелканье в воздухе пассатижами, и стремительно бледнеющий пленный начинал уточнять или поправлять свои показания. И картинка вырисовывалась интереснейшая.

В том, что Пророк не имел к арабам никакого генетического отношения, Костин не сомневался с самого начала. В том, что к спецслужбам отношение, напротив, у него самое что ни на есть прямое, тоже, вопрос лишь, к каким. Но вот тот факт, что и к исламу пленный относился не иначе как с легким, снисходительным презрением, являясь ревностным католиком, оказался полнейшей неожиданностью. А еще, у Костина появилось гадкое ощущение, что проблем себе вот прямо сейчас он может нажить больше, чем за всю свою прежнюю жизнь.

А ведь говорила ему мать – не связывайся с Богом, а тем паче с теми, кто берет на себя роль посредников между Ним и людьми. Женщина весьма набожная, что для империи было редкостью, она неплохо знала, о чем говорила, и хорошо умела отделять то, во что верила, от тех, кто на этой вере зарабатывает. Костин честно старался следовать ее совету, и до недавнего времени это ему удавалось. Увы, теперь он вляпался по самые уши – наверное, в компенсацию за пропущенные годы.

Итак, Пророк. Он же отец Иммануил, подданный Святого Престола, сиречь священник с ватиканской пропиской. Что уж за должность он там занимал, Костин не знал и знать не хотел. Пускай с этим разбираются более компетентные органы. Куда важнее было понять, как это чудо оказалось во главе полудиких арабов. И отец Иммануил честно поделился тем, что знал. А знал он не то чтобы очень много, но вполне достаточно для построения весьма интересной, а главное, непротиворечивой картины произошедшего.

Вот уже несколько десятилетий мысли иерархов Ватикана занимали две по-настоящему важные проблемы. Во-первых, интриги, внутренняя грызня, о которой сторонним людям знать было не положено. Ну и, во-вторых, стремительное падение влияния Церкви на мысли и чувства обычных людей, и это было уже куда серьезнее.

Технический прогресс, открывший человечеству дорогу к звездам, сыграл с большинством традиционных религий злую шутку. В мире, где все априори познаваемо, не остается места для богов. Если бы подобное происходило в таких странах, как Российская империя с ее традиционным перекосом в технократию, это еще можно было бы стерпеть. В конце концов, имперцы всегда держались наособицу и терпеть не могли, когда кто-то лез в их дела, огрызаясь на подобного рода попытки жестко и болезненно. С точки зрения Церкви, такое поведение было несомненным злом, но злом, можно сказать, привычным и даже, в какой-то степени, традиционным. Однако, когда от Святого Престола начали отваливаться, выползая из-под его влияния, страны, в которых католицизм был традиционно силен, у Церкви появились серьезные поводы для волнения, переходящего в панику.