Идущий следом (СИ)

- На побережье, в школу лекарей Салерно.

Бобрята переглянулись.

- Наш отец и брат живут у Гавейна, они советники коммерции...

- Но мы туда не пойдем, отец нас точно проклянет или отдаст в наемники...

- Брат только рад будет, если нас...

- Ну, хорошо. Братья написали мне, что у Гавейна сейчас опасно - он слишком стар, чтобы держать всех в руках. Герцогиню считают ведьмой, и она не у дел - в лесу, у матери. Его старшие сыновья, Уриен и Лот, готовы схватиться, а их старшая сестра Моргауза коварна и хладнокровна; она не вступает в союз ни с одним из них, но и замуж при этом не торопится. Кроме того, наши пилигримы так и не купили свой холм для города и теперь хотят его отвоевать. Старые верующие недовольны - Гавейн не продает землю и не изгоняет еретиков. А мужики поддержат их, потому что никогда не хотят работать. Еретики же говорят, как всегда, о равенстве и о захвате наделов. Я не поведу вас туда. Вот-вот будет заваруха. И разбойники уже есть, а мы почти безоружны.

В сумерках казалось, что говорит не Рыцаренок, а самый настоящий молодой рыцарь.

Косынка, у которого в голове была настоящая карта, заговорил как доподлинный купец:

- Сердце Мира не идеально круглое. В нескольких неделях пути будет залив, в него впадает судоходная река, по которой мы приехали...

- Да, мы можем наняться там тянуть баржи или грести вверх по течению. Дойдем до границ Чернокнижника и свернем. Пойдем, наверное, искать, где учат толковать законы. Или станем храмовыми служками.

- Или певчими.

- А ты куда, Бертран?

- К себе, в Вентадорн. Это по границам Гавейна Чернокнижника и на юго-восток. Мельник, ты с нами?

- Ну да.

- Тогда вы, парни, будете наниматься работать к мужикам. Мне этого нельзя.

- Что ж, пусть так. То-то повеселимся с бабами, и придурок с нами! А вот ты будешь пировать с дворянами, там-то девушек ни-ни...

- Решено. Идем к реке и потом по ней подымаемся.

***

Следующие два дня мы приятно прогуливались, прямо как на свадьбе Зеленого Короля. Кругом яблочные сады и луга, тепло и ясно. Бертран то и дело отпускал поводья, правил коленями, пел себе под лютню. Я сейчас их уже не помню, а тогда мне его канцоны и нравились, и не нравились одновременно - о том, например, как он сворует у всех дам их лучшие прелести и создаст себе самую прекрасную в мире Составную Донну; если прелестей хватит, то создаст себе целый гарем и раздарит его вассалам; дам, которым не хватило рук, ног или глаз, отдаст в монастырь. Или про то, как он любит воевать - вот стоят шатры, а вот уже рушатся стены, струится кровь, кони скачут по трупам - а ему все равно, из-за чего бы ни началась война, сражаться прекрасно. Арнаут и Гираут на ходу перебрасывались в орла и решку на пинки под зад коленом. Чулки знал свое место и брел позади, в пыли.

В день второй хозяйственные близнецы вынули из котомки бредень и натаскали рыбы в старице; на третий день я снял первым же выстрелом дикого селезня, а Чулки умело ощипал его. Потом у Бертранова меча безнадежно треснула перевязь, и он прицепил его к седлу.

А потом мы пришли в проклятые земли. Это узкая полоса между пригородом и землями свободных крестьян, а живут в ней изгои и разбойники. Поэтому я не разбирал лука, Бертран убрал лютню, а близнецы держали руки поближе к ножам. Но тропы были пустынны и вроде бы не опасны, и к вечеру мы вышли к довольно большой реке.

Собирался дождь, но к утру или позже. По небу протянулись струи перистых облаков, после заката его затянуло сплошь. Росы почти не выпало.

Всех клонило в сон. Мы развели огонь, приготовили ложе из веток, стреножили и расседлали коня, а потом натянули куртки - кто кожаную, кто вязаную. Только Чулки, казалось, не мерз, не замечал ни ветерка, ни влажности. Ужинать мы не стали и повалились спать. Первую смену - часа два - на страже оставались Арнаут и Гираут - по отдельности они ничего не сделали бы, растерявшись.

Стоило мне заснуть, и они растолкали меня и завалились сами. Костер мы развели небольшой, лишь бы не промерзнуть. Конь пасся под деревьями, дремал. Я ушел к реке - чуть выше в нее впадал широкий спокойный ручей с ледяной водой, а ниже она резко перегибалась, образуя омуток. Я сидел, слушал себе воду и думал в дреме о том, какую бы там мельницу мог построить мой отец. Звезды были едва видны за пеленой облаков, но что-то о времени понять было можно... Конь почему-то временами всхрапывал, но зверя слышно не было, и я, не очень привычный к коням, не понимал, что же его беспокоит. На всякий случай я подкормил огонь, сделал пламя поярче и взял на колени лук.

Так прошло два часа - и ровным счетом ничего не случилось. Моя воображаемая мельница строилась и перестраивалась, а отец критиковал ее. Конь тихо переступал копытами. Парни храпели. Кое-как сориентировавшись в небе, я растолкал Чулки. Он протер глаза, противно заскулил и ушел к костру.