Идущий следом (СИ)

Меня же охватило облегчение - не радостное, а грустное и постыдное. Я чуть не стал убийцей ребенка и конокрадом - ради Бертрана и чувства долга. А потом, не убереги меня огненный столп и оборотень, что бы я тогда сделал? И мне было очень жалко денег и времени, которое я растрачу на заработки. Так что Бертрана ненавидеть я не имел права, потому что был перед ним виноват.

Я собрал с волчьих боков невыпавшие колтуны - он еще не перелинял; говорят, тот, что сжует шерстинку оборотня, станет незаметным. А что, если я сбегу? Долг-то все равно останется, платить будет отец...

Волка я убил в самое сердце - но стрелял-то не в бок ему, а в спину... Вытащил стрелу, чтобы не возникло вопросов, для чего именно я ночью охотился на оборотней - по счастливой случайности или промыслу Локсия это оказалась та единственная стрела с серебряным наконечником из жертвенного ножа, которую дед подарил мне как раз ради таких случаев.

И я вернулся, по-детски неся в кулаках деньги и оборотневу шерсть. Протянул кулак с деньгами Бертрану и еле-еле разжал пальцы:

- Не буду я для тебя конокрадом. На, бери. Купи вот какого хочешь коня.

Тот заулыбался, как ребенок:

- Эх, да за такие деньги не "какого хочешь", а какого дадут, и в зубы ему не смотри!

- Чего?

- Спасибо, Гаэтан! Я бы без коня... И прости, что я тебя так оскорбил. Прими мои извинения.

И тут я устроил истерику:

- Да? Мужик - я и есть мужик, и нечего передо мной извиняться, как перед бароном! Ты мне лучше нос вправь! Давай!

- Да поздно уже, надо снова ломать!

Я затопал ногами, бросил шапку оземь, и тут заорал Косынка:

- Провалиться мне, Мельник! Ты же седой!

А Сумочка свел карие круглые глазки к носу и вырвал волосок из моего виска, брезгливо-почтительно, двумя пальчиками подал мне. И верно, волосок был не бесцветно-серый, а совсем белый, как молоко. Я сунул спутникам пропотевшую шерсть:

- Нате! Это оборотня.

А потом сел и разревелся, а они деликатно отвернулись.

В полдень вся деревня уже знала, что младшего сына старосты и его нареченную спасла сама Лунная Дева Дейрдре, пустив невидимую стрелу. Сначала старостиха приказала принести в жертву ей гончего щенка - но поскупились: староста счел, что собака почти совсем и не породистая, в итоге бабка старостина дома пожертвовала на перекрестке троп черную курицу и каплю собственной крови. Труп волка общипали почти налысо и подвесили за хвост на дерево - когда он оторвется от хвоста, то превратится в человека, и тогда уже станет ясно, как поступить с ним и его семьей. Кто-то подумал и поднес такому опасному мертвецу муку, соль и ложку меда, просто на всякий случай.

Потом собрали столы и засели всей деревней в большом шатре, жгли коноплю; на свежем воздухе пустили по кругу чаши со хмельным и с молоком, в котором варилась та же конопля. Поэтому потом вся деревня хихикала. Мы тоже истерически хихикали, хотя пили только пиво и брагу - мало ли чего наболтаем с такого дыма, с бешеного молочка, после такой ночи. Особенно часто прорывало то меня, то Бертрана. Вечером одна переспелая девица сказала нашим близнецам: "Пойдемте-ка со мною, пушные зверьки!"; и правда, у одного пух над губой, у другого мягкие клочки на подбородке, оба крепенькие, глазки блестят... Совершенно пьяного Бертрана унесли на подворье старосты и там уложили на телегу с тюками шерсти. Там он и проспал всю ночь, сжимая обнаженный кинжал на груди, где он запрятал мои золотые; если б я их украл, он бы догадался и убил в придачу хозяина. А меня утешила одна развеселая пьянчужка, все еще молодая и красивая. В ее чашке с водой я разглядел, что побелели у меня только виски.

На следующее утро близнецы-бобрята вернулись впервые в жизни выбритые да румяные и при этом чрезвычайно довольные - Косынка пришел одетым в куртку и штаны, пропахшие коровами, а синюю тряпочку ему повязали на шею; я сбрил наконец свои клочья; Бертран приплелся в тяжелом похмелье, и потом его укачивало прямо на ходу.

***

Подошло время сенокоса, и идти по пустошам стало опасно: косцы почти обязательно приносят чужаков в жертву нумену травы, просто режут косами на куски целой толпой. Поэтому идти надо по широким тропам и дорогам, шумно, нанимаясь на косьбу самим, в том числе даже и Бертрану. Но сначала, посоветовал рыжий староста, нужно посетить храм богов мести, вражды и границ, Безымянных Близнецов, что находится уже за границей леса Броселианы; только, он предупредил, будет страшно и противно.

Нам было все равно, та тропа была частью пути к заливу. Нескольких часов не прошло, как приблизился темный клин Броселианы, старый еловый лес. Мы, как в лабиринте, сперва чуть не заблудились среди сильно подросших елочек, а потом побрели вперед, и коряг по пути постепенно становилось меньше.

Храм Безымянных Близнецов - это небольшое строеньице на сваях и алтарный камень. Окружены они плотным частоколом, а на кольях сидят черепа и головы - бычьи, волчьи, медвежьи, человеческие - все вперемешку. Не знаю, сохранилось ли доныне это святилище, никогда больше там не бывал.