Идущий следом (СИ)

Частокол выглядел сплошным и более редким прямо перед нами, но входа не было. Несмотря на сушь, под ним стояли вонючие лужи, и над ними стеной стояли, плясали и звенели сытые мухи. Тут кто-то продрался меж кольями, и мы все повалились ниц прямо в зловонную грязь.

- Хорошо, хорошо почитаете богов! - рассмеялся он, - А теперь вставайте, лежни.

Мы поднялись. Это был высокий старик в черном, очень широкогрудый и с серебряной клочкастой широченной бородой; он был горбат и стоял, опираясь сразу на две клюки. Потом мы поняли - он двухголовый! Правая голова склонилась и, казалось, дремала, а левая, с морщинистым темным лицом, смеялась.

- Сядем, парни.

Он сам сел на пятачке без грязи, осторожно расслабляя руки на клюках; спящая голова, мотнувшись, так и не проснулась. Мы повалились на задницы не глядя, куда попало.

- Ведь и вправду хорошо выходит! Смотрите, моего брата хватил удар, и он скоро умрет. Да не туда смотрите, это моя вторая голова! Теперь нам нужны преемники-близнецы: я брошусь на меч, а они меня похоронят и унаследуют святилище. Вы двое мне подходите.

Косынка и Сумочка задрожали и беспомощно захлопали ресничками.

- Однако, нет. Не подходит. Я возьму вас, близнецы, только если остальные двое вернутся назад.

- Но мы не...

- С чего бы это? - расхрабрился наконец Бертран.

- Да с того, что ты, воин, и ты, бледный, уже так перепутались, что и не понять, где один, где другой.

- И что?!

- Погибнете оба, а сами не распутаетесь. Мне ли этого не видеть - тем более, сейчас.

- Это, - совсем разозлился Рыцаренок, - вас не касается, старцы!

- Да замолчи ты, Бертран!

- Верно. Пусть пока помолчит. Это меня касается напрямую, так как мы служим нумену границ. Если ты, мучной, и ты, злыдень, не разберетесь, кто из вас кто - проститесь с жизнью. От двойни этого не требуется - их и так полтора человека, а не два.

- Погоди, старец Януса, - спросил я, - а как ты увидел, что мы с ним перепутаны?

- Мы с братом постоянно так себя чувствовали - и не поглотить друг друга, и не оторваться. Если б не поостереглись, умерли бы оба. Может быть, - вздохнула бодрствующая голова, а спящая снова чуть качнулась, - и удар у брата случился наконец из-за меня. Или я бы из-за него умер...

- Ты думаешь, умрет кто-то из нас или оба?

- Всяко может быть...

- Что ж, - резко поднялся Бертран, - тогда я помолюсь вашим богам.

- Ладно, молись. Им нужна кровь из твоей руки, и больше ничего.

Рыцаренок вытянул кинжал и пролез между кольев.

- А ты, мучной ты червяк, кажешься умнее твоих приятелей. Давай-ка я расскажу тебе историю.

- Сказывай.

- Так вот. Есть на Побережье храмы Домашнего Огня. Там служат только девственницы в белом - и маленькие, и переспелки лет до тридцати-сорока, а потом их выдают замуж. Вы еще не знаете, каково это жить среди женщин - все склоки да капризы, а если которая заведет себе мужчину, то остальные на нее непременно донесут, и ее живой закопают в землю.

Жили, значит, в таком храме у царской семьи две красавицы-жрицы. Одна была статная блондинка как будто бы из самой германской земли, рослая и сильная; как-то она до полусмерти избила царевича, когда он к ней пристал, и ей ничего за это не было! А вторая была из-за моря, но тоже из детей Энея - маленькая, стройная, горбоносенькая, кудрявая и черная, словно пришла от дочерей пустыни.

Обе они были прекрасны и всегда участвовали в свадьбах знати, там друг друга и заметили. Они были лучшие, никогда ни в каких в склоках не участвовали - соответственно, и разрядки для них никакой не было. Блондинка хоть силой своей играла, раздувала священный огонь да колола священные дрова, а чернушка для этого слабовата была.

И вот как-то раз весной они очень скромно и стыдливо занялись любовью друг с другом. А утром проснулись и по отдельности пошли совершать омовения. Вот одна из них моет личико, проводит пальчиками по спинке носа и думает: "Что-то не так! Был у меня носище прямой и широкий, а теперь тоненький и горбатый. И сила уже не та". Посмотрелась она в море и увидела, что ее тело теперь маленькое и слабое, какое было прежде у ее ночной подруги. А другая чувствует, что у нее какая-то не такая душа - очень уж боязливая; посмотрелась в воду и она. И тут обе возопили: "Горе мне! Стыд и позор на мою голову!"

Видишь, они поменялись то ли душами, то ли телами - и душа блондинки считала себя Я, и ее отделенное тело тоже думало, что оно и есть Я. А чернушка как бы оцепенела или потеряла сознание.

С тех пор подруги то скандально ссорились и возбуждали этим все общежитие, то пытались снова заняться любовью и обменяться телами, но ничего у них не получалось - разве что в белых волосах вдруг появилась черная прядь.

Тогда подходит блондинка к чернушке и говорит: "Надо как-то спастись. Иначе кого-то из нас, верно, похоронят". Та, мечтательница, только расплакалась. Уж подруга ее и утешает, и шепчет, что никто, мол, девственности еще не лишился, а та все плачет-заливается. Несколько дней они думали, а потом испросили позволения пойти на покаяние и дальше к Сердцу Мира.