Иегуда Галеви – об изгнании и о себе

– Всё было будто не со мной… свадебные столы, уставленные дорогими винами, нарядные веселящиеся люди, которых я не видел прежде, и незнакомая миловидная женщина рядом. А мне виделась скромная свадьба с Софико, соседи, на глазах которых я вырос, даже слышался непрекращающийся шум нашей горной речки. Родственники Леи – новой жены – нашли мне работу, и я стал кем-то вроде инспектора лесных насаждений: разъезжал по стране и давал указания сделать те или иные посадки или вырубить деревья, заражённые лишайником. Больше всего боялся попасть в родное селение Софико, куда она вернулась к родителям. Не знал, достанет ли у меня сил, встретившись с ней, жить с Леей. Не пела моя душа со второй женой; хозяйственная, аккуратная, она умела готовить грузинские и еврейские блюда, и, наверное, всё бы у нас сложилось неплохо, если бы я не тонул в воспоминаниях…

Давид замолчал. Затем снова заговорил:

– Грузия – небольшая страна, и спустя несколько лет я оказался в лесу у горной деревни, где жила Софико. Прошлое стало настоящим: вспомнилась наша школа, что помещалась в старом дореволюционном деревянном строении, куда привозили детей из окрестных горных деревень, наш класс из десяти учеников, запах свежеиспечённого хлеба и кукурузных лепёшек, которые дети брали с собой в школу. Вокруг необхватные дубы, липы, акации, каштаны… и застенчивая девочка…

Давид вздохнул, замолчал, затем продолжал:

– Подобно нашему праотцу Иакову, увидевшему прекрасную Рахель у колодца, я встретил Софико у источника с целебной водой в сосновой роще. Она узнала меня первой и стояла прямая, неподвижная. Приблизившись, увидел смятение в глазах той, с которой мысленно не расставался, опущенные в горестной то ли улыбке, то ли усмешке уголки рта. Никто её, бесплодную, не взял в жёны. Разве что вдовец с оравой детей посватался бы, но вдовца в их маленьком селении не было. Будь Софико благополучной и по-прежнему привлекательной, с ямочками на упругих щеках, наша встреча, наверное, закончилась бы всего лишь ничего не значащим разговором. Но моя единственная, незаменимая была потерянной, сломленной, мне хотелось кричать, выть от жалости и любви к той, с которой был счастлив. И пожалел я, что оставил её, поддавшись напору отца… – Давид снова замолчал, казалось, ему трудно говорить, дышать.

Молчал и я.

Словно вернувшись в прошлое, он продолжал:

– Когда я подошёл совсем близко, Софико закрыла глаза и едва слышно проговорила: «Какой удивительный сон!» Я узнал её аромат – запах полевых цветов, свежего сена. Нет, не Лее я изменил с Софико, а Софико с Леей. И будто не было разделявших нас лет, я снова был с той, которую когда-то признал единственной на всю жизнь.

Слушая историю любви своего соседа, я всякий раз переживаю её заново. У Давида, подобно нашему праотцу Иакову, оказалось две жены: Софико он любил, а Лея родила детей – девочку и мальчика. Развестись с Леей он не мог, сын оказался аутистом и Давид был единственным человеком, с которым мальчик общался. Так и ходил мой сосед из одного дома в другой – от семьи к Софико и обратно. Случалось, мать своих детей он называл именем той, которая была у него на уме и на сердце. Лея терпела, боялась потерять мужа, надеялась, со временем пройдёт его страсть к первой жене. Однако то была не страсть, а любовь, когда не только разговаривают, но и молчат об одном; с ней, избранницей своей юности, он был един духом и плотью.

Живи Давид со своими двумя жёнами в Израиле во времена великого законоучителя Гиллеля в конце старого и начала нового летоисчисления, пошёл бы к нему решать свои семейные проблемы. Мудрец, стремившийся к высшим духовным ценностям, понимал неоднозначность этого мира и потому толковал Святое Писание в духе терпимости, кротости и милосердия. Он говорил: «Не суди ближнего своего, пока не находился в его положении». Как бы то ни было, спор между Гиллелем и его оппонентом – суровым формалистом Шамаем – был во имя небес. Шамай, наверное, сказал бы: «Или – или, или забудешь дорогу к первой жене, или разведёшься со второй». Впрочем, в те времена было многожёнство.

Вот и у библейского Иакова было две жены – Лея и Рахель, и у каждой – свой шатёр, и ещё две наложницы – служанки жён, – они тоже рожали Иакову сыновей, и у них были отдельные шатры. Эта разумная, на мой взгляд, культура в некотором смысле сохранилась по сей день; у приезжающих в Израиль йеменских евреев часто бывает два дома – для каждой жены.