Йеллоуфейс

Ничтоже сумняшеся она вставляет целые фразы на китайском, не добавляя никаких переводов (в ее пишущей машинке нет китайских иероглифов, поэтому она оставляла пробелы и вписывала их от руки. Мне требовались часы возни с распознаванием текста через интернет, но даже тогда около половины тех фраз пришлось вычеркнуть). Членов семьи и родни она прописывает в терминологии китайской вместо английской, так что остается лишь гадать, является ли тот или иной персонаж, скажем, дядей или троюродным братом (на сегодня я прочла уже десятки пособий по китайской иерархии родства — бессмыслица полная).

Такое у нее и во всех других романах. Поклонники Афины нахваливают такую тактику как блестящую и аутентичную — необходимое вмешательство писательницы из диаспоры в борьбу с «белизной» английского языка. Но это не есть хорошо. Проза от этого делается раздражающе недоступной; так сказать, не для средних умов. По моему мнению, все это подыгрывает тому, чтобы Афина и клан ее почитателей чувствовали себя умнее, чем есть на самом деле.

«Витиеватый и высоколобый» — вот вам бренд Афины. «Коммерческий и широкого круга, но изысканно-литературный» — это, пожалуй, о моем слоге.

Самое сложное — это уследить за всеми персонажами. Чтобы как-то нивелировать путаницу, мы меняем почти дюжину имен. У двух разных персонажей фамилия Чжан, у четырех — Ли. Афина их различает, давая разные имена, которые использует лишь изредка, а есть еще другие — по-видимому, прозвища (Гэн, Чжу; если только «А» не фамилия и я чего-то не путаю). Или вот взять Да Ли и Сяо Ли — это реально ставит в тупик: лично я считала, что Ли — это фамилия; тогда откуда здесь взялись Да и Сяо? Почему женские персонажи тоже во множестве носят имя Сяо? А если это фамилии, значит ли это, что все они родственники? Это что, роман об инцесте? Наиболее простое решение — дать им всем разные прозвища, и я часами просматриваю страницы по истории Китая и сайты с детскими именами, подыскивая такие, которые бы соответствовали этническим канонам. По итогам мы вырезаем несколько страниц ненужной предыстории.

В своих книгах Афина тяготеет к ризоматике[11]: может возвращаться на два десятка лет назад, чтобы исследовать детство персонажа; витать среди пейзажей китайской глубинки на протяжении пространных, не связанных меж собою глав; вводить персонажей, подчас не имеющих четкого отношения к сюжету, а затем до конца романа о них забывать. Понятно, что через это она пытается придавать своим персонажам фактурности, показывая, откуда они берутся и в каких извивах повествования обитают, но при этом явно перебарщивает. Все это отвлекает от канвы развития. Чтение должно быть приятным занятием, а не нудными поисками.

Язык мы намеренно смягчаем. Убираем всякие «узкоглазые» и «желтопузые». «Не сочти за подкоп, — пишет в своих комментах Даниэла, — но в наши дни в таких подковырках нет необходимости. Зачем провоцировать читателя?»

Смягчаем и некоторых белых персонажей. Не сказать чтобы радикально, но тем не менее. Оригинальный текст Афины, надо сказать, до неприличия предвзят; французские и британские солдаты здесь просто карикатурные расисты. Я понимаю, этим она пытается подчеркнуть дискриминацию внутри Союзного фронта, но эти сцены настолько шаблонны, что кажутся недостоверными. Читатель просто теряет связь с действительностью. И вот мы заменяем одного из белых хулиганов персонажем-китайцем, а одного из самых шумливых китайских рабочих сочувствующим белым фермером. Это привносит усложненность и нюансы гуманизма, которые Афина из-за чрезмерной близости к проекту могла элементарно проглядеть.

В первоначальном варианте несколько рабочих доведены до самоубийства жестоким обращением со стороны англичан, при этом один вешается в капитанском домике. Капитан, обнаружив тело, через переводчика приказывает остальным рабочим повеситься тоже, но в своих землянках: «Нечего загаживать наши!» Вся эта сцена, по-видимому, взята непосредственно из архивных источников — в рукописи Афины есть пометка на полях: «ВЫНЕСТИ В КОММЕНТЫ, ЧТО ЭТО НЕ ОТСЕБЯТИНА. БРРР!»

Сцена, безусловно, мощная; читая ее в первый раз, я ощутила приступ ужаса. Однако Даниэла считает, что это чересчур. «Понятно, что они неотесанные солдафоны, но слишком уж чернуха, — комментирует она. — Уберем, чтоб не сбоило темп?»

Самое крупное изменение, которое мы вносим, относится к последней трети книги.

«Здесь сюжет явно делает вывих, — пишет Даниэла. — Нужен ли нам этот контекст насчет Версальского договора? Кажется неуместным: мы ж не на китайской геополитике фокусируемся?»