Йенгангер не дышит

Будто не он, а сам «Гордый линорм» зашипел, перекрывая голоса утопленников. По телу пробежала дрожь, но я лишь гордо расправил плечи, понимая, что назад дороги нет.

– Я сделаю всё, что в моих силах, Фьялбъёрн Драуг. Глёмты не лгут.

Кривая ухмылка появилась на губах драуга, от неё по позвоночнику пробежали мурашки.

– Хорошо, Оларс. Если так, то я согласен. «Гордый линорм» пойдёт к Островам-Призракам за дроттеном Ванханена. Только…

Ухватив меня за рубаху, притянул ближе и шепнул на ухо несколько слов.

Дыхание перехватило, кровь мигом заледенела в венах. Я зажмурился как от кошмара и… услышал собственный голос.

– Ты всё получишь, Фьялбъёрн Драуг. Всё получишь.

Часть VII. Дроттен ВанханенаГлава 1. Рябины красный мёд

Меня высадили у подножия скалы, на которой находился храм Гунфридра. Фьялбъёрн пообещал вернуться через три дня – ему требовалось время, чтобы созвать как можно больше моряков под свои знамёна. А точнее – знамёна Гунфридра.

Мной овладело какое-то абсолютное безразличие, поэтому я лишь кивнул и некоторое время бездумно смотрел, как уходит «Гордый линорм».

Сейчас даже не мог сообразить – три дня – это мало или много? Что нужно за них успеть и успею ли? Драуг запросил огромную цену за свою услугу, но я уже согласился. Жалел ли? Нет. Не жалел.

Холодный ветер трепал плащ, пальцы заледенели, внутри была какая-то пустота. Накинув на голову капюшон, я отвернулся от серой глади моря и быстрыми шагами направился к городу. Ноги тонули в сугробах, идти было нелегко, но я упорно шёл в сторону ванханенских деревянных домов. Шайрах сказал, где живёт Йортрен, значит – нужно к ней. Уже там можно, переведя дух, начать поиски Рангрид, Йорда и Арве.

Покачнувшись, я остановился. Слабость. Этого ещё не хватало – растянуться на снегу прямо возле города. Стиснув зубы, я упорно продвигался вперёд, уже не ощущая ни ветра, ни падавшей с неба мелкой крупы, коловшей щеки и подбородок.

Вперёд, только вперёд. Забыть о словах драуга. У меня ещё есть время. Нужно спросить у этой ванханенской колдуньи – что значит волшебный ключ? И валкары… Сумел ли маленький Вульсе сохранить топор своей бывшей госпожи? Зачем я его отдал ниссе?

Я отвернулся – порыв ветра засыпал ледяной крупой глаза. Нет, я сделал всё правильно. Иначе было нельзя… Нельзя входить в храм бога с оружием. Кинжал Сиргена – другое, это жертвенный дар…

Шёл, не разбирая дороги, держась лишь на каком-то безумном желании достичь цели. Шайрах сказал: второй дом направо от храма Госпоже Зиме. Только словно по чьему-то приказу снег валил хлопьями, застилая всё вокруг.

Я продолжал упорно идти. Не зря Яшрах говорил:

– Родная земля признает своё дитя и поможет ему… Слаще всего лепешка у родного очага, чище вода – в родной реке, сильнее всего разит рука за родную землю. Где бы ты ни был, Оларс, как долго бы ни пропадал – родина поможет тебе вернуться. Она будет звать всегда, хоть и не сразу разберёшь её голос. Где родился – там и пригодился.

И сейчас, словно застланные снежной пеленой, стены домов шептали, подсказывая правильный путь. А может, я начинаю сходить с ума? Не зря же некоторых моряков считали чудными? Говорили: кто услышал голос моря, отдал ему душу?

Я остановился и огляделся. Дома и дома… Поди разбери, какой из них… Дурак ты, Оларс, как можно было так неосмотрительно отпустить Шайраха?

– Оларс! – звонко окликнули меня.

Только неясно – человеческий голос или просто метель смеётся. Как-то давно бабка рассказывала о прислужницах Госпожи Зимы, что зачаровывают путников и уводят в царство льдов. По сказке прислужницы были молодыми красивыми девушками, которые так заманивали к себе женихов. Только… жених должен быть хорош собой, иначе зачем он тогда снежнице? После того, что я увидел в зеркале вод у Гунфридра, ни одна из прислужниц меня к себе не поведёт, значит…

Чьи-то пальцы впились в мою руку: сильно, цепко, наверно, до боли, только я уже ничего не чувствовал.

– Оларс, наконец-то ты…

Медово-янтарные глаза сквозь хрусталь непролитых слёз смотрели прямо в мои, на бледных губах притаилась тень улыбки. Из-под шерстяного платка выбивались рябиновые пряди. И в одном платье, тёмно-зелёном с широким поясом, даже плащ не накинула.

– Простудишься, – услышал я собственный голос – далёкий и чужой – и… испугался. Внутри тоже было холодно и пусто.

Губы Рангрид дрогнули, на ресницах блеснули хрустальные капельки, медные брови нахмурились:

– Не боюсь я морозов!

Зло сказала, возмущённо и обиженно. Даже щеки заалели от гнева.

Некоторое время я молча смотрел на неё, а потом внутри будто что-то сломалось – треснул сковавший сердце лёд – порывисто обнял и крепко прижал к себе. Да так крепко, что замерла, не шевелясь. От знакомого запаха мяты, её волос, жара кожи дыхание перехватило, сил выпустить из объятий не было.

Рангрид прижималась ко мне и, нежно поглаживая по щеке и скуле, беспрестанно шептала:

– Ну, что ты, что ты… Все хорошо… всё хорошо.

А вокруг нас продолжала выть и хохотать ванханенская вьюга.

***