Иероглиф

Но чувство беспокойства в Романе все-таки жило. Может быть, потому, что он не знал до конца план своей судьбы. В минуты тоски Рома часто обращался мыслями к дому и сочинял устные послания родителям, стараясь достучаться до них через самый совершенный вид связи – телепатию. Часть из этих посланий была наполнена откровенным сарказмом:

«А хорошо, папа, говорят про войска ПВО – сами не летают и другим не дают».

«А про танкистов ничего хорошего: „Нынче в поле тракторист – завтра в армии танкист…“»

«А правда, пап, что раньше в танкисты шли одни крестьяне? Они привыкли трястись на тракторе, и им по херу, что танк, что трактор».

«Пап, ты все сделал, чтобы испортить мне жизнь, или еще не вся программа выполнена и у тебя есть сюрпризы?»

«Папа, ты чего замолчал-то? Не пишешь. Какие у нас дальнейшие планы? Или теперь вся надежда на командование?»

«Ну, так и скажи честно, мол, так и так, отправили мальчика-с-пальчика в лес, там его и забыли, чтоб не путался под ногами».

Иногда Роман обращался к Юлии:

«Ты бы, дорогая Юлия, назвала наш город дырой, а вот ты никогда не думала, что это – дыра в будущее?»

Когда Роман переворачивал руки тыльной стороной, то неизменно видел глубокие, уже побелевшие от времени шрамы. На обоих запястьях. Это были шрамы от бритвы, которой Роман в пятнадцать лет резал себе вены, когда их с Юлией разлучили. Мать Романа, Людмила Тимофеевна, вернувшись домой с халтуры, застала сына в крови и благодаря своим медицинским познаниям и умениям спасла его от смерти вследствие потери крови.

Воспоминание об этом случае отзывалось в Романе досадой. Как если бы он когда-то не по своей воле наткнулся на стамеску или кусок острого стекла. Такой стамеской или куском стекла стала для него Юлия. За эти годы Юлия ни разу не написала ему. Значит, все было напрасно. Значит, она была злом.

Что касается обычных для его возраста эротических фантазий, то они посещали его часто и большой определенностью не отличались. Он мог представить любую женщину из педагогического техникума, и тут же возникала эрекция. Когда наступала ночь, он хотел женщину и в темноте под одеялом отчаянно дергал свой руль с закрытыми глазами.

…Взрывчатка оказалась ходовым товаром. Несколько раз удавалось делать ее на заказ. Заказы приносил Шаман. Заказ на «кису»[2] стоил тысячу рублей за коробок.

В подмастерьях у Романа ходило несколько местных пацанов, учащихся различных колледжей. Весьма идейные. Дальний Восток вообще издавна был кузней националистически настроенных кадров. Все помнили тут выражение одного из прежних губернаторов, которого потом сняли, будто бы сказал он, что «наша задача – переработать китайцев на тушенку».

Слава Т. учился на художника. Свою внешность он будто бы специально срисовал с икон, изображавших Лик святой. Чуть раскосые глаза Славы всегда горели внутренним огнем ненависти. Обычно движения его были порывисты. Скуластое лицо обрамляла небольшая темная бородка. У Славы были красивые руки с длинными пальцами. На голове он носил черную каскетку, и тень от ее козырька падала на его глаза. С такими глазами, как у него, лучше было бы не показываться милиционерам. От таких глаз жди беды. Слава, как оказалось позже, вел дневник. И не просто вел, но не особенно даже его прятал, а скорее выставлял напоказ – он хотел издать свой дневник, чтобы стать известным. Он очень хотел прославиться.

Второй подопечный Романа по «Спасу» учился на четвертом курсе полиграфического колледжа на гальванщика. Он довольно неплохо разбирался в химии. Звали его Валерий Ж. Мама растила его и двух братьев одна. Ж. очень нуждался в деньгах. Вырываться в клуб ему было очень тяжело, так как, помимо учебы, он должен был вместе с братом откармливать поросят, которых мать держала в сарае, неподалеку от дома. Кур, которых мать тоже раньше держала, братья уже загубили неправильным кормлением.

Ж. тоже хотел спасать родину.

Остальные парни были менее определенными, скорее анархистами, чем идейными патриотами, они приходили в клуб качать мышцы. На Романа качки смотрели с глубоким непониманием: зачем ему понадобилось поступать в военное училище? Жизнь прекрасна, когда есть свобода. А у военного свободы – ноль.

4. Наука побеждать

«Врага надо видеть в оптический прицел. Это все».