Иероглиф «Любовь»

– Почему плачевном? – Лу сбросил с плеч дорожный плащ, расстелил его на пожухлой траве, уселся, с наслаждением вытянув ноги. Сказал, не глядя на брата: – Я счастлив...

– Что? – не поверил своим ушам Ян.

– Я счастлив, – повторил Лу громче и настойчивей. – С тех пор как я бросился в погоню за этим таинственным существом, я почувствовал, как сладка, трепетна и благословенна жизнь. Каждый день мы подвергаемся опасности, рискуем попасть в лапы разбойникам, наемникам Ардиса или просто оголодавшему зверью. Каждый день небо меняется надо мной, каждый миг надежды или отчаяния – словно строчка прекрасного стихотворения!

– Да ты поэт, братец, – насмешливо присвистнул Ян.

– Нет, мастерство стихосложения мне не подвластно, – покачал головой Лу. – Но чувства переполняют меня, кажется, будто я небожитель...

– Братец, а что, если наша милейшая тетушка ошиблась? И тот монах – на самом деле монах? И никакая не девица!

– Этого быть не может, – бледнея, сказал Лу. – А если даже и так, то... Видишь ли, брат... Мы еще и не приехали к тетке Паньлань, а я уже не мог оторвать глаз от этого монаха. Я смотрел на него (или все-таки на нее?) и понимал, что сердце мое забилось иначе. Что я до смерти влюблен в эти затуманенные печалью глаза, в прелестный подбородок и щеки с нежным румянцем, в тонкую шею и пальцы, похожие на трепетные побеги травы! Я проклинал себя за страсть, которая возникла у меня к этому, как тогда я думал, юноше, но ничего не мог с собой поделать. Я уже тогда решил, что или он будет принадлежать мне, или я сотворю что-нибудь... этакое. Свергну небо на землю, выпью целый океан!

– Угу. И загрызешь всех морских драконов! – Ян принялся бессовестно хохотать. – Разорви меня Владыка ада! Да когда ж ты успел это все заметить?! Щечки-пальчики-глазки?! Ух, братец, а я-то думал, что ты все еще невинен, как новорожденный младенец! Я что-то не заметил в этом монашке никакой прелести.

– Потому что ты смотрел на его кисть для каллиграфии, а я смотрел на его пальцы. Точнее, на ее. Она попала мне в глаза, как горячий уголек из очага. И прожгла мою душу насквозь. Посуди сам, разве я могу не искать ее? Не жаждать встречи с нею любой ценой? Ах, почему она сбежала?..

– Видимо, потому, что сама встречи не жаждет, – проницательно заметил Ян. – Братец, она все-таки была облачена в монашеские одежды. Может, она и впрямь связана обетом отречения от мира... Каково было ей услышать наши тогдашние вопли за дверью?! Мы были похожи на двух котов по весне...

Ян постелил свой плащ и уселся рядом с братом. Их кони лениво пощипывали траву, наслаждаясь отдыхом. Кругом стояла ненарушимая тишина. Заброшенное рисовое поле давно стало лугом, поросшим густой сорной травой, источавшей пряный, сладко-томительный аромат. В траве пересвистывались пеэепела, вспархивали к небу жаворонки... А само небо было на диво безоблачным, словно солнечные феи только что как следует протерли его и отмыли от серых туч и облаков. Ян отчего-то вздохнул и принялся развязывать дорожный мешок с их немудреными припасами. В полуразрушенном городе Дунпу, который они покинули три дня назад, им удалось разжиться лишь рисовыми лепешками, копченой рыбой (каждая размером с мизинец, разве раньше стали бы они есть такую мелкоту!), соевым сыром, черствыми пампушками с фасолью и кувшином довольно-таки паршивого вина. Причем трактирщик, снабдивший наших путешественников этой незавидной пищей, заломил весьма солидную цену. Ничего не поделаешь, таковы времена разрухи – плесневелый кусок хлеба становится дороже золота.

– Подкрепись, влюбленный страдалец, – с ласковой насмешкой сказал Ян младшему брату. – А то оголодаешь так, что ко времени встречи с твоей таинственной возлюбленной станешь похож на живого мертвеца. И тогда она от тебя на луну убежит – к лунному зайцу, что толчет в серебряной ступке порошок бессмертия...

Братья выпили вина и принялись за свою скромную трапезу. Лу жевал копченых рыбешек без особого удовольствия. Мысли его витали в неизвестной дали – возможно, там, где была сейчас прекрасная загадочная беглянка.

– Ян, скажи, – заговорил он неожиданно равнодушным голосом. – А ты отправился вместе со мной лишь потому, что тобой движет чувство братского единения?

– То есть?.. – Ян откусил от пампушки и скривился – все равно что есть бумагу! – Что ты хочешь знать, братец?

Лу сощурил и без того узкие глаза и уставился на брата:

– Ты сам не испытываешь никаких чувств по отношению к этому... к этой девушке? Никаких желаний?

– Отчего же, – нашелся Ян. – Испытываю. Например, огромное желание найти ее и как следует поколотить – за то, что она втравила нас в такие приключения.

– Ян!

– А потом потребовать от нее, чтобы она передала мне свое каллиграфическое мастерство!

– Ты ничего не хочешь знать, кроме своих иероглифов! – воскликнул Лу.