Иерусалим

Рыцарь, шатаясь, поднялся на ноги. Обрывки куртки свисали вокруг пояса, рубаха была пропитана кровью. Одной рукой он опёрся о стену, чтобы удержать равновесие, и постоял так, переводя дыхание.

   — Пойду приготовлю ему коня, — сказал Жослен и вышел.

Сибилла повернулась к нетвёрдо стоявшему на ногах тамплиеру.

   — Вот видишь, — сказала она едва слышно, — я плачу свои долги.

   — Я и не знал, что ты мне что-то задолжала. — Он окинул взглядом комнату, что-то выискивая в грудах оружия. Что-то бормоча, он снял со стены потёртые ножны, и Сибилла поняла, что он отыскал свой меч.

Жослен ввалился в комнату:

   — Пошевеливайся, быстро! Конь наготове. Мои люди держат ворота, чтобы Керак не мог пуститься за тобой в погоню, но это ненадолго.

   — Спасибо, мой лорд, — сказал тамплиер.

Он пошёл к двери и, проходя мимо Сибиллы, сказал:

   — Спасибо, принцесса.

На миг их взгляды встретились; потом Раннульф вышел.

Жослен впился взглядом в Сибиллу:

   — Что это значит?

Сибилла улыбнулась ему, вновь уверенно скрестив руки на груди.

   — Не понимаю, о чём ты.

   — Что за долги тамплиеру? Этому тамплиеру? — Глаза Жослена сузились. — Не забывай, ты дочь Агнес.

Снаружи послышался разочарованный вопль. Сибилле показалось, что она слышит звериный рёв Керака.

   — Спасибо за помощь, дядя Жослен, — сказала она. И направилась к воротам, чтобы унять шум.

Раннульф знал, что люди Керака будут искать его на дороге в Иерусалим, а потому свернул к востоку, пробираясь через выветренные скалы, источенные пещерами и древними колодцами. Он ехал безостановочно весь остаток дня и всю ночь, хотя был измотан до предела, и боль в груди проникала всё глубже к сердцу. Спал он мало, и всё время ему грезились чудища, которые поднимались из чёрного адского пламени, грызли и пожирали его.

Он ехал прямо на восток. Когда первый свет забрезжил на краю неба, он натянул поводья, спешился и повернулся лицом в ту сторону, где лежал Иерусалим. Грудь его горела, в голове пульсировала боль; он знал, что умирает. Он опять попытался молиться, просить, чтобы Господь простил его и вновь принял к себе. Опустившись на колени, он молитвенно сложил руки, но не смог выдавить и звука.

Так, обмякнув, и сидел Раннульф посреди песчаной равнины, лицом на запад, к Иерусалиму. За его спиной волной света вставало солнце. И вдруг на него обрушился исполинский оглушительный голос, настолько огромный и совершенный, что его невозможно было слушать только ушами. Всей душой Раннульф внимал этому голосу, и пугающий восторг наполнил всё его существо; на миг ему показалось, что он оторвался от земли.

Миг спустя этот исполинский зов распался на мириады отдельных звуков, на сей раз знакомых и ясно слышимых, — пронзительные трели птиц, свист ветра, шелест терновых зарослей. Вся пустыня оживала навстречу новому дню. Тень Раннульфа протянулась по земле перед ним, подобно стреле, что указывала на Иерусалим. Край неба кипел многоцветьем: синева переходила в зелень и вспыхивала золотом, чтобы раствориться в прозрачном свете дня.

Захваченный этой вспышкой жизни, Раннульф понял, как же глуп он был до сих пор. Господь никогда не оставлял его. Господь наполнял собой мир, Он был повсюду: в земле, в диком свисте ветра, в пылании восходящего солнца; Господь пронизывал его тысячей незримых нитей. Раннульф припал к песку, предавая себя во власть этой безмерной силы, и новый день накатил на него приливной волной света.

После этого он начал быстро поправляться.

ГЛАВА 26

   — Нынче утром я был в Храме, — сказал Фелкс.

   — Видел что-нибудь интересное? — спросил Стефан. Он стоял облокотившись на дверной косяк. Только что он быстро осмотрел тронный зал — перед тем, как юный король спустится для ежедневной аудиенции. Сейчас в зале не было никого, кроме пажей и сновавших с деловым видом слуг. На лестнице, которая вела к двери внизу, уже томились просители, ожидавшие встречи с королём.

   — Кое-что, — хмыкнул Фелкс. — Все считают, что Раннульф не вернётся из Монжисора.

Стефан хмуро взглянул на него:

   — Что это значит?

   — Де Ридфор заманил его в ловушку, — сказал Фелкс. — Никто не говорит этого вслух. Но, как я уже сказал, все считают, что ему конец. — Он подёргал себя за спутанную бороду цвета соломы. — Понс ле Брюн даже спросил меня, кто же теперь будет командовать телохранителями короля.

   — Что?!

   — Он сделал вид, что я не так его понял, но я-то слышал, что он сказал.

Наверху со скрипом отворились огромные двери; рыцари обернулись и посмотрели вверх: из зала вышел камергер и поднял жезл. Он откашлялся, пробуя голос. Стефан подошёл к двери и стал по одну её сторону, Фелкс — по другую. Камергер громогласно объявил о приближении короля; появились два пажа и оруженосец, а за ними, держась прямо и с достоинством, в зал вошёл мальчик. За ним следовала нянька, и замыкал шествие Ричард ле Мен, который отчаянно зевал. Фелкс и Стефан с двух сторон подступили к нему и отвели его в уголок, где можно было поговорить без помех.

   — В чём дело? — спросил Медведь.

   — Святой попал в беду, — сказал Стефан.

   — Гм... — Медведь поднял голову. — Я так и знал, что добром это не кончится.