Иерусалим

   — Я передам их, ваше величество, — сказал он.

   — Вначале — моё письмо. — Сибилла обернулась, и Алис с письмом в руке выступила вперёд. Рука её так тряслась, что письмо подпрыгивало и шуршало. — Затем, — продолжала Сибилла, — послание на словах — моё личное заверение, что, если султан захочет говорить со мной о мире, я встречусь с ним там, где он пожелает.

Сарацин взял письмо, слегка наклонив голову:

   — Я передам султану, моему дяде, слова вашего величества.

   — Благодарю, — повторила она.

На этом всё и закончилось. Сарацин поспешил уйти; Мыш последовал за ним. Сибилла повернулась к Алис. Подняв руки, она поправила головной убор.

   — Что ж, — сказала она, — начало положено.

   — Надеюсь, король никогда не узнает об этом, — пробормотала Алис.

   — Надеюсь, что узнает, — ответила Сибилла, — потому что это будет означать, что мы потрудились не напрасно.

   — Она прекрасна, — сказал Али, — но какова дерзость! Что за человек её муж, если разрешает ей так вольно вести себя?

   — Она правит сама, — сказал Стефан. — Она делает то, что захочет, и так было всегда.

   — Тогда она должна быть очень несчастна. Женщины нуждаются в том, чтобы ими правили.

   — Что ты знаешь о женщинах? — рассмеялся Стефан.

Идти им было недалеко: они встречались с королевой в одном доме у Давидовых Врат, в нескольких шагах от Ла-Плезанс. Было очень поздно, уже отслужили ночную службу. Они пошли по широкой улице, держась правой стороны, которую накрывала густая тень домов; слева заворачивала за угол высокая стена цитадели, и там раскинулась просторная и тёмная рыночная площадь, уходя к подножию цитадели.

   — Ты не передумал? — спросил Али.

   — Нет. И не передумаю. Я остался таким же, как был. Я любил тебя, открыто и сильно. Это тебе захотелось всё изменить. — Он вдруг замер, вскинув руку. — Стой!

   — Что такое?

Али поглядел на улицу; впереди с двух сторон теснили узкую мостовую силуэты домов, и оттого густой сумрак накрывал улицу. Всё было спокойно — но миг назад Стефану почудилось, что в темноте что-то движется.

   — Я должен возвращаться, — сказал Али и двинулся было дальше, но Стефан схватил его за руку.

   — Нет, подожди. — Он повысил голос: — Святой, это ты?

Вначале ответа не было, но миг спустя из темноты вышел Раннульф. По одной его походке Стефан понял, что тот в ярости, и приготовился к худшему. Раннульф подошёл к нему и с силой ударил кулаком в грудь.

   — Что ты творишь? Ты даёшь де Ридфору то, что ему так нужно.

Стефан отступил на шаг:

   — Ничего я не творю.

Раннульф вновь ударил его, вынудив отступить ещё на шаг.

   — Ступай приведи моего коня.

Стефан пошёл мимо него по улице, затем обернулся. Раннульф стоял лицом к лицу с Али, пригнув голову, расправив плечи, словно собирался драться.

   — Убирайся из моего города!

   — Твоего города! — презрительно повторил Али. — Ты льстишь себе, воин-пёс. Или ты не понимаешь, что ты — всего лишь песчинка на ветру? Я достаточно видел Иерусалим, чтобы понять: этот город полон лжи, предательства и ненависти.

   — Тем более тебе не будет жаль покинуть его, — сказал Раннульф и рывком обернулся к Стефану: — Ты приведёшь моего коня или нет?

Стефан пошёл дальше в темноту и скоро нашёл коня, который был привязан к кольцу в стене.

Он сел в седло и вернулся к Раннульфу. Али исчез.

Раннульф ухватился за высокую заднюю луку и прыжком вскочил в седло позади Стефана.

   — Что она ему сказала?

   — Ничего особенного. — Стефан ударил пятками коня, и тот шагом двинулся в тёмную глубину улицы. Стефан чувствовал себя совсем разбитым. Встреча с Али разбередила ещё не зажившую рану. — Она дала ему письмо.

Раннульф протянул руку из-за его спины, перехватил поводья и рывком развернул коня.

   — Зачем ты это сделал? Она и меня просила, но я отказался. Зачем ты это сделал?

   — Когда-то я обещал помочь ей.

   — Помочь ей! Скажи уж лучше — помочь де Ридфору.

   — Де Ридфор! — Стефан презрительно фыркнул. Они проехали рыночную площадь, и конь свернул вправо, на привычный маршрут патрулей, который вёл мимо цитадели. — Де Ридфор мне ничем не может навредить.

Конь остановился.

   — А я и не о тебе беспокоюсь, — сказал Раннульф. Стефан огляделся, удивлённый, — конь остановился здесь по собственной воле, словно привык так поступать. Стефан запрокинул голову — и увидел, что с этого места над воротами цитадели хорошо видна башня, где в узком окне третьего этажа мерцал слабый оранжевый свет.

Свет погас. Раннульф тронул коня.

   — Это её комната, верно? — сказал Стефан. — Ты приезжаешь сюда каждую ночь, стоишь и смотришь на её окно. И как же это согласуется с твоим обетом, Святой?

   — Поехали домой, — ответил Раннульф. — Я устал.

Триполи остался на севере, в средоточии своей власти, и провозгласил себя королём Иерусалима. Большинство старинных семейств Святой Земли поддержали его против Ги, никому не известного выскочки. Триполи издал указ, в котором объявил Сибиллу и Ги узурпаторами и запретил подчиняться им. Султан послал посольство и к нему, и его посол явился на совет баронов и вновь подтвердил перемирие; Саладин даже согласился продать Триполи корабли с грузом зерна из Хаурана, чтобы облегчить голод. На юге пищи не было, и люди там голодали.