В бою крестоносцы теперь надевали
Город наводняли не только французские, норвежские, германские и итальянские воины и пилигримы, но и восточные христиане — сирийцы и греки с их короткими бородками, длиннобородые армяне и грузины в высоких шапках, заполнявшие общежития странноприимных дворов и многочисленные маленькие таверны. Уличная жизнь концентрировалась вокруг римской Кардо, что тянулась от ворот Св. Стефана (ныне Дамасские), оставляя по правую руку Гроб Господень и Патриарший квартал, а затем вливалась в три параллельные крытые рыночные улицы, соединенные пересекающимися проулками, пронизанные ароматом специй и стряпни. Паломники покупали еду и шербет в лавках на улице Скверной Стряпни
Еще до Крестовых походов ходила поговорка, что «нет бродяги страшнее, чем пилигрим в Святую землю». А Заморье в те годы представляло собой настоящую средневековую версию Дикого Запада: головорезы и убийцы, искатели приключений и проститутки — все устремились сюда, мечтая разбогатеть, однако чопорные хронисты почти ничего не рассказывают нам о ночной жизни Иерусалима. Но нет сомнений в том, что туркополам (наемным конным лучникам из местных) и пуленам (нищим и ориентализированным потомкам крестоносцев первого поколения и их мусульманских любовниц), венецианским и генуэзским купцам и новоприбывшим рыцарям — всем им были нужны таверны и развлечения, которые имеются в любом гарнизонном городе. Поперек двери в тавернах была протянута лязгающая цепь, чтобы какой-нибудь лихой рыцарь не вздумал заехать внутрь верхом. У дверей лавок можно было частенько увидеть солдат за игрой в карты или кости. Корабли из Европы доставляли в Святую землю гулящих девок для услаждения воинов Утремера. Позже один из чиновников султана Саладина даст насмешливое описание их прибытия, мусульманский взгляд на происходящее:
«Франкские прелестницы, грязные и порочные, горделиво представали публике в своих разорванных и залатанных платьях, развязные и надутые, готовые совокупляться и продавать себя за золото. С красивыми задницами, пошатывающиеся, словно подвыпившие подростки, они предлагали то, что было скрыто меж их бедер, как некую святыню, и каждая волочила за собой длинный шлейф платья, зачаровывая блеском, покачиваясь, как молодой саженец, и горя нетерпением поскорее сбросить свои одежды».
Большинство из них оказывались в конце концов в притонах портовых городов, Акры и Тира, на улицах которых было полно итальянских моряков. Но и Иерусалиму, хотя его правители и стремились укрепить христианскую нравственность и благочестие, не было чуждо ничто человеческое.
Если паломник заболевал, госпитальеры ухаживали за ним в больнице, способной вместить две тысячи пациентов. Как ни удивительно, они оказывали также помощь мусульманам и евреям, и в больнице были даже халяльная и кошерная кухни, чтобы иноверцы могли есть мясо, приготовленное согласно их законам. Но прежде всего заботились о смерти: Иерусалим был, по сути дела, некрополем, где мечтали упокоиться престарелые или больные паломники, чтобы ожидать Воскресения в священной земле. Бедных хоронили бесплатно в трех братских могилах на кладбищах Мамилла (напротив Яффских ворот) и в Акелдаме[152]
на южном склоне долины Еннома. Во время одной из эпидемий, разразившихся в городе ближе к концу столетия, ежедневно умирало полсотни паломников, и каждую ночь после вечерни по городу ездили повозки, подбирая тела.