Иерусалим. Биография

Даян присоединился к Наркису на горе Скопус, с которой открывался вид на Старый город. «Что за дивная картина!» — сказал Даян, но снова не дал разрешения атаковать. Однако на рассвете 7 июня стало известно, что Совет безопасности ООН уже подготовил резолюцию о прекращении огня. Менахем Бегин призвал Эшколя пока не поздно идти на штурм Старого города. Даян понял, что рискует не успеть. Он приказал Рабину захватить «самую трудную и самую желанную цель войны».

Сначала израильтяне подвергли бомбардировке гребень горы у комплекса «Августа Виктория», применив в том числе и напалм; иорданцы бежали. Затем израильские десантники заняли Масличную гору и стали продвигаться вниз, в сторону Гефсиманского сада. «Мы заняли высоты над Старым городом, — сказал своим людям командир десантников полковник Мордехай „Мота“ Гур. — Скоро мы вступим в него. Древний город Иерусалим, о котором мечтали и к которому стремились десятки поколений нашего народа, — мы первыми войдем в него. Еврейский народ ждет от нас победы. Гордитесь! И удачи!»

В 09:45 израильские «шерманы» открыли огонь по Львиным воротам: автобус, блокировавший их, был уничтожен, а створки ворот выбиты снарядом. Под кинжальным огнем иорданцев израильские десантники прорвались в ворота, затем пробились на Виа Долороза, и полковник Гур повел свою группу к Храмовой горе. «Представьте: вы на колесно-гусеничном вездеходе после двух дней боев, выстрелы по-прежнему оглашают воздух, и внезапно вы оказываетесь на этом широком открытом пространстве, которое с детства знакомо каждому по картинкам, — писал офицер разведки Арик Ахмон. — И хотя я не слишком религиозен, я думаю, что там вряд ли нашелся хоть один человек, которого не переполняли бы эмоции. Произошло нечто совершенно особенное». После небольшой перестрелки с иорданцами Гур объявил по рации: «Храмовая гора в наших руках!»

Между тем соединение Иерусалимской бригады прорвалось через портал Сионских ворот в Армянский квартал, а оттуда — по крутому склону холма — в Еврейский квартал. В то же время другая часть этого подразделения ворвалась в Старый город через Мусорные ворота. Все они пробивались к Стене. Тем временем Гур и его парашютисты, закрепившиеся на Храмовой горе, не знали, как спуститься оттуда к Стене, пока некий старый араб не показал им Магрибские ворота, и в результате все три группы десантников оказались у святыни одновременно. Держа свой шофар и Тору, бородатый Шломо Горен, главный раввин Армии Израиля, подошел к Стене и начал читать траурную молитву Кадиш, а солдаты молились, плакали, аплодировали и плясали, а некоторые пели новый гимн города — «Золотой Иерусалим».

В 14:30 Моше Даян в сопровождении Ицхака Рабина и Узи Наркиса, пройдя мимо дымящихся подбитых танков, вошел в город. Шагая по «пустынным улочкам, мрачную тишину которых нарушали лишь выстрелы снайперов», Рабин вспомнил детство. «Приближаясь к Стене, я испытал необыкновенное волнение», — признавался он позднее. Когда офицеры обходили Храмовую гору, Даян увидел израильский флаг на вершине Купола Скалы и приказал его немедленно снять. А у Рабина «перехватило дыхание» при виде «слез в глазах солдат, этих мужчин в военной форме, только что вышедших из боя». Но это были слезы искупления, слезы надежды.

Раввин Горен очень хотел ускорить приход эры Мессии, взорвав динамитом мечети на Храмовой горе. Но генерал Наркис резко отказал ему: «Прекратите!». «Вы войдете в анналы истории», — попытался убедить его Горен. «Я уже вписал свое имя в анналы истории Иерусалима», — ответил Наркис. «Это был кульминационный момент в моей жизни, — вспоминал раввин. — Годами я втайне вынашивал мечту, что когда-нибудь сыграю свою роль в деле возвращения Западной стены еврейскому народу. Теперь эта мечта воплотилась в жизнь, и совсем неожиданно я вдруг задался вопросом: а почему из всех людей именно я удостоился такой чести?» Раввину выпала и честь дать этой войне название: всегда скромный и полный достоинства, величавый и немногословный, он выбрал самое простое название: Шестидневная война. Насер предпочел иное — Аль-Накса, «Отступление».

Даян написал на клочке бумаге: «Пусть мир снизойдет на весь дом Израилев!» — и засунул записку в щель между камнями Ирода. А затем провозгласил: «Мы объединили Иерусалим — разделенную столицу Израиля. И он никогда больше не будет разделен». Но при этом Даян — израильтянин, уважавший арабов и пользовавшийся их огромным уважением (они называли его Абу Муса — «сын Моисея»), — тут же добавил: «Своим арабским соседям Израиль протягивает руку мира: мы гарантируем всем народам всех вероисповеданий полную свободу молитвы. Мы пришли не для того, чтобы завоевать святые места, принадлежащие другим, но чтобы жить вместе со всеми в согласии». На обратном пути Даян сорвал «несколько диких цикламенов нежного розовато-лилового цвета, что росли между Стеной и Магрибскими воротами», чтобы подарить их своей многострадальной и терпеливой супруге.