Иерусалим правит

Очень сильно сбивала с толку и атмосфера, царившая в съемочной группе. Грэйс почти всегда ходил, изображая оскорбленное достоинство; однажды ночью он исчез, очевидно, с греческим солдатом, отпущенным в увольнение. О. К. Радонич явно не испытывал ни уважения к режиссеру, ни симпатии к сценарию фильма. Он проводил большую часть времени в поиске хороших сигар, садился за камеру только тогда, когда его вынуждали это сделать, и все сильнее страдал от жары; в конечном счете утомление от перегревания его одолело. Оператора отвезли к венгерскому доктору в Луксор, и оказалось, что он не может продолжать работу. Симэн решил проблему, усевшись за камеру сам, но нас покинули двое осветителей, связавшись с богатыми шведками, которых они встретили у гробницы Тутанхамона. Мы теперь больше напоминали не киногруппу, а маленькую театральную труппу, но сэр Рэнальф по-прежнему сиял от восторга! Он заверил нас, что вскоре из Каира прибудет новый персонал. Он знал лучших египетских киноработников, настоящих профессионалов, а в случае необходимости мог вызвать квалифицированных технических сотрудников из Италии. В конце концов к нам присоединился александрийский грек, на которого произвело впечатление наше, по его словам, «современное» оборудование; он проявил себя как достаточно компетентный оператор и выполнял все указания Симэна. Вслед за ним прибыли еще два грека и несколько коптов, и скоро съемочная группа собралась в полном составе, хотя Симэн постоянно жаловался на некомпетентность и лень новых сотрудников. Копты, обнаружив, что Эсме бегло говорит на турецком, проводили большую часть времени, болтая с ней. У нее с ними скоро сложились превосходные отношения, но у сэра Рэнальфа это вызвало возражения. Ее дружелюбие подрывало дисциплину. Нужно было уметь держать дистанцию.

Лишившись большинства опытных помощников, Симэн все сильнее отдалялся от съемочной группы. Очень немногие из вновь прибывших говорили на английском языке, кто-то понимал по-немецки, и Симэну приходилось полагаться на то, что мы, знающие французский, будем переводить его простейшие указания. В конечном счете, когда я не смог починить захудалый генератор, который нам доставили, чтобы подключить прожектора, Симэн заявил, что больше не может работать в таких условиях. Мы установили камеру в гробнице Тутанхамона — слишком холодном и тесном пространстве для царя, с крошечными помещениями и невыразительными картинками, похожими на плохие комиксы. Здесь не было ни красоты, ни вдохновения, которые я наблюдал в других гробницах и храмах, где мне удалось познакомиться с вершинами древнеегипетского искусства. Двумерные изображения после этого казались мне совершенно естественными, и я очень легко мог отличить возвышенное от низменного. Да, у египтян были замечательные барельефы и росписи, чудесное храмовое искусство и монументальные скульптуры, но за тысячи лет появилось и великое множество ущербных копий выдающихся оригиналов, никчемные безжизненные подражания — в точности так же, как и теперь, в нашем мире. Плохое искусство с годами не становится лучше. В одном месте и в одно время никогда не бывает много великих художников, и слава Тутанхамона, кажется, основана на его золоте и физической красоте, а не на великолепном мастерстве строителей гробницы и рисовальщиков, которые ее расписывали. Ученые полагали, что могила на самом деле предназначалась для министра, но юный правитель внезапно умер, и потребовалось бы слишком много времени, чтобы построить новую гробницу из камней Вади-эль-Мулак. Звезды на темной крыше были безжизненными; синие, зеленые и красные фигуры на стенах казались какими-то неправильными. Все это место произвело на меня гнетущее впечатление. Впрочем, такова, я полагаю, природа гробниц. Я не разделяю всеобщего восхищения подобными достопримечательностями. Пока остальные проводили свободное время, исследуя различные места сомнительного вечного успокоения мертвецов, я довольствовался рисованием эскизов для нового проекта, которым я надеялся заинтересовать сэра Рэнальфа. Я задумал его несколько месяцев назад и назвал «Лайнером пустынь». Настало время отказаться от «кораблей пустыни», терпеливых верблюдов, ради гигантского мотора! Мой транспорт сможет перевезти пассажиров через вселяющую ужас пустыню Сахара с удобствами и даже роскошью, достойной лучшего океанского лайнера. Я показал планы сэру Рэнальфу однажды днем, когда он сидел в автомобиле, наблюдая, как Эсме играет в крикет с греком, миссис Корнелиус и профессором Квелчем.

— Каково! — то и дело выкрикивал сэр Рэнальф. — Хорошая подача!